Даша жадно и быстро съедала все, что приносил муж, и на пару часов ее отпускало.
Вроде все было неплохо, но в каждом дому по кому. В проходной у туговатой на уши Елены Семеновны до одиннадцати как резаный орал телевизор. Даша затыкала уши ватой, накрывала голову подушкой, кряхтела и вздыхала, а уснуть не могла. Видя ее муки, Мишка не выдерживал, выскакивал в комнату и просил мать убавить звук. Елена Семеновна обижалась.
Было еще много дурацких моментов, совсем ерундовых и незначительных – то Даша забыла поставить суп в холодильник и он прокис, а его после работы варила уставшая Елена Семеновна. То, торопясь, не помыла посуду. То замочила в тазу белье и задвинула тазик под ванну, а потом и вовсе о нем позабыла. То Даше не понравились котлеты, то показался кислым кисель.
– Мама! – Мишка умолял мать не обижаться. – Дашка беременна, а ты знаешь, как у беременных меняются вкусы. И вообще, разве можно обижаться на беременную женщину? Ты же сама говорила, меняется гормональный фон.
Обстановка накалялась, все раздражались и прятали друг от друга глаза.
«А скоро еще родится ребенок, – думала Даша. – Какие же мы дураки».
Поражало вот что: все нормальные и даже хорошие люди, воспитанные, интеллигентные, скандалы не вспыхивают – так, тихое фырканье и легкое недовольство друг другом. А жить в такой обстановке сложно, почти невыносимо… Что это, почему? Почему не находится компромисс, почему исчезает терпимость? Да, все понятно – бытовые условия. Именно так, а вовсе не потому, что кто-то плохой и не уважает территорию другого. Ну не могут жить три взрослых разновозрастных человека на площади в сорок два метра. И не может быть двух хозяек на кухне в пять с половиной квадратов. И что будет через два месяца, когда появится ребенок?
Даша плакала, теребила мужа: ну должен же быть какой-нибудь выход. Они цапались, дулись друг на друга, правда, потом сладко мирились, но снова возвращались к этому разговору.
Наконец Мишка не выдержал – Даша видела, что этот разговор он продумывал долго и все не решался начать. И вот пришло время.
– А твоя мать? – отведя глаза, начал он. – Даш, пойми меня правильно, Лариса Владимировна одна в огромной квартире. В которой, кстати, прописана и ты!
Даша уставилась на мужа:
– И что ты предлагаешь? Жить с моей мамой? Нет, Миш. Поверь, это еще хуже.
Мишка смущенно пожал плечами:
– Зачем жить? Ее просто надо разменять. Не маму, а квартиру, – жалко улыбнулся он. – Ох, прости за дурацкую шутку.
Даша молчала. А ведь Мишка прав – квартира большая, мама одна. Простор, тишина и вольница. А они здесь как сельди в бочке. И да, Даша тоже имеет право, все верно, она там прописана. Но… Она и представить не могла, что с ее мамой, с Ларой, можно вообще начать подобный разговор. Ее передернуло – брррр! Нет, ни за что, нет и снова нет.
Ночью, лежа на разложенном диване, слушая Мишкино похрапывание и приглушенные звуки телика из соседней комнаты – Елене Семеновне опять не спалось, – она с трудом выбралась из постели и раскрыла форточку, душно было невыносимо. Даша стояла у окна и думала, думала. Вернее, пыталась решиться, настроиться. Ну и решилась.
Решив, что откладывать дело гиблое, до выходных так себя изведет, что всем будет не до квартиры.
Лара открыла дверь и с удивлением уставилась на дочь:
– Что-то случилось?
Не глядя Ларе в глаза, Даша скинула сапоги и пальто.