Мария была поражена разговором, она и не думала, что Филипп… А, может, ей показалось? Нет, он говорил ясно.
– Магдалина, – окликнул ее Иуда.
Она обернулась и вопросительно посмотрела на него. Видно было, что она еще растеряна.
– Не срывай для Учителя цветов, – сказал Иуда серьезно. – Он тебе этого не скажет, но Ему больно на них смотреть, и Он их вновь высаживает в землю и оживляет. Не отнимай у Него драгоценного времени. Ему бы с людьми разобраться.
– Ты шутишь, Иуда? Но если так, как ты говоришь…
Иуда оставил ее и тоже пропал в саду, как Филипп.
Мария посмотрела на цветы, и все же внесла их в дом. Жалко ей стало выбрасывать их, чтобы они погибли в пыли, под ногами. Иисус спал на ложе. Свет светильника падал на Его лицо, и Мария переставила светильник в другое место, затем в сосуд с водой опустила цветы. Тихо и мирно было в доме: женщины спали в другой комнате, а ученики ушли на крышу. Мария вышла во двор. Она улыбалась. Ведь любой женщине приятно быть любимой, и для Марии эти ощущения были новыми, поэтому она чувствовала их остро. Она так долго была больна. Болезнь отобрала у нее именно те годы, когда в девушке по законам природы просыпается женщина. Мария и в болезни осознавала, что ее никто и никогда не полюбит, и она смирилась с этой мыслью. А теперь она была благодарна Филиппу за его любовь, но она не хотела его мучений. Любовь без продолжения, которая родившись должна умереть? Так думала Мария, и ей стало грустно от этих мыслей. Но выбор должен сделать сам Филипп, а она его уже сделала. С этими мыслями и ощущениями Мария просидела на крыльце до наступления ночи.
Вдруг кто-то в темноте оказался впереди нее. Она узнала Филиппа, хотя его лица она не видела, а видела лишь темный силуэт мужчины, но как-то сразу угадала, что это он. Она встала и пошла к нему навстречу.
– Мария, я прошу тебя… – он не сказал, о чем просит, но быстро и нежно взял ее за плечи и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Ее щека тут же запылала под его горячими мягкими губами. Она не видела и не слышала, куда он исчез. Вне себя, ощущая сильное биение сердца, Мария вбежала в дом. Иисус все еще спал. Она тихонько приблизилась к Его ложу и легла прямо на пол у ног Его.
Глава 17. Праздник кущей
Прошло более года с тех пор, как Иисус и ученики Его восходили на гору Фавор. За это время младшие ученики заметно возмужали, особенно расцвел уже шестнадцатилетний Иоанн, а Фома и Иаков Зеведеев даже обзавелись бородами, но пока брили их, чтобы они позже росли погуще. Весь этот год они не покидали пределов Галилеи даже в праздники, и ученики заметили это, то есть то, что Учитель
А Иисус в это время приближался по Иерихонской дороге к Иерусалиму. Уже стемнело, и Он не вошел в город, а взошел на Елеонскую гору, где и заночевал меж двух кедров.
Праздник кущей или скиний отмечался осенью, когда погода еще была теплая, почти летняя, и установлен был в честь перехода древних евреев через пустыню. А так как древние евреи ночевали в пустыне в шалашах или кущах, то все иудеи в этот праздник сооружали шалаши из веток олив и пальм и семь дней жили в них. Веселье в городе царило и днем и ночью да и сам каменный город выглядел теперь веселее из-за зеленых шалашей. Они были везде, даже за стенами города – в Кедронской долине и повсюду в Гефсимании.
На следующий день ближе к полудню, когда чешуйчатая крыша горела и плавилась под солнцем, Иисус вошел в Иерусалимский Храм. Здесь, как всегда, а особенно в праздники, было очень многолюдно. Иисуса узнавали, но никто не подходил к Нему, а многие даже отворачивались от Него. И Он, минуя всю эту громогласную, суетливую толпу, прошел в портик Соломона – единственное безлюдное место в этом огромном Храме и единственное древнее, соломоновское, нетронутое ни первым разрушением, ни самолюбивым Иродом. Весь день Он провел в молитве, а ночевать пошел снова на гору. Первый день в Иерусалиме прошел для Иисуса тихо и спокойно, и никто Его не потревожил. Но во второй день, когда Он вновь вошел в Иерусалимский Храм и прошел в портик Соломона, Он увидел, что к Нему направляется большая процессия. Когда люди приблизились к Иисусу, они вытолкнули перед собой молодую женщину и обратились к Нему:
– Равви! Эта женщина взята в прелюбодеянии, а Моисей в Законе велит таких побивать камнями. Что Ты на это скажешь?
Толпа стояла полукругом и вопрошала, настороженно ждала приговора. Лишь немногие в этой толпе знали истинное значение происходившего. То были фарисеи и книжники. Остальные пришли взглянуть, как накажут провинившуюся. Иисус сидел на ступенях портика и молчал, и вопрос повторили:
– Что скажешь на это, Равви?
Несчастная жертва человеческой жажды справедливости, с одной стороны, и фарисейского коварства, направленного против Иисуса, – с другой стороны, стояла смиренно, бессильно свесив обе руки вдоль туловища, с бледным лицом. Казалось, все чувства умерли в ней, да и она самое уже умерла. Глаза ее были опущены, лицо грязно, одежда изодрана. Видно было, что ее тащили за одежду, за волосы, пинали ногами, и она падала под ударами лицом вниз, в пыль и грязь, но ее поднимали и снова тащили и били. На праздник кущей много вольностей происходило, но этой замужней женщине не повезло: ее застали, схватили и потащили в Храм. Такие казни, то есть забрасывание грешников камнями, были в Израиле и Иудее, особенно в прошлом их, обычным и довольно частым явлением. Римляне в таких случаях не вмешивались, считая всё это делом внутренним, религиозным, главное, чтобы не было каких-нибудь массовых выступлений. Это была медленная, мучительная казнь. Старались сделать эту казнь нагляднее, зрелищней – конечно же, не столько в назидание другим, сколько для какого-то странного чудовищного удовольствия разбушевавшейся толпы видеть мучения и смерть себе подобного – камни бросали не сразу в голову жертве, а в грудь, спину, живот, чтобы отбить сначала внутренности осужденному, чтобы насладиться стонами и криками преступника.
В случае с прелюбодеянием всегда избивали женщину, и хотя Закон гласит, что мужчину и женщину, взятых вместе в прелюбодеянии, надлежит забросать камнями, мужчину не трогали, о нем даже и речи не велось, и отвечать за прелюбодеяние приходилось одной женщине. Вот и сейчас она стояла одна, одинокая, истерзанная и измученная, бледная и отрешенная уже от жизни, преступница не только перед людьми, но и отвергнутая Самим Богом Иеговой – ведь это Бог велел записать Моисею слова Свои: «и побейте их камнями до смерти» – так ведь записано в Законе. Все лица в толпе пылали негодованием, требуя крови несчастной грешницы. Грешные в таком же преступлении, но не пойманные, они жаждали наказания грешнице, ибо им было противно жить с ней на одной земле. Да, человек не любит свой грех в другом человеке и громче всех вопит о справедливости, требуя возмездия тому, другому человеку, но не себе. И бывает, чем он громче вопит и возмущается, чем больше он негодует, тем более он и грешен. Поэтому не удивительно, если в этой толпе стоял и тот мужчина, с которым обвиняемая и согрешила, да, может быть, здесь были и другие мужчины, с которыми она грешила ранее. И толпа, желая убить, закидать камнями свой собственный грех, убивала человека. Но «не убий» – тоже сказано.
Была в данном деле и другая сторона. Зачем, казалось бы, тащить грешницу к Иисусу и спрашивать Его мнения, когда дело и так для иудеев ясное и решенное? Потащили бы ее в синедрион, свидетели дали бы показания, утвердили бы приговор и казнили бы ее, как до нее казнили многих и многих. Повторяю: в толпе были фарисеи и книжники. Хорошо бы, думали они, и женщину казнить, как велит Закон, и Иисуса обличить в богохульстве, чтобы подвергнуть Его такой же казни, так как забрасывание камнями была именно иудейская казнь за любое преступление.
ebooksa