Нисшедший в ад

– Не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом.

– Не написано ли в Законе вашем: «Я сказал: вы боги»? [Пс. 81, 6. – В.Б.] Если Отец Мой назвал богами тех, к которым было Его слово, – и не может нарушиться Писание, – Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите «богохульствуешь», потому что Я сказал: «Я – Сын Божий»? Если Я не творю дел Отца Моего, не верьте Мне, а если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем.

Беспомощная ярость в ответ, камни упали на землю. Никто не посмел Его взять. Видно, у черного исполина не всё было готово, если он медлил…

…Когда все ученики подошли к Иисусу, Он встал с камня и сказал им, что сейчас они пойдут с Ним в Перею, к берегам любого Его сердцу Иордана. Хотя ученики устали и не успели еще отдохнуть с дороги, они ни словом не обмолвились, поняв, как тяжело сейчас Иисусу видеть этот город, эту белую груду камней, увенчанную золотой рыбьей чешуей, эту страшно высокую черную башню Антония. Один за другим они молча спускались в Кедронскую долину, чтобы выйти на Иерихонскую дорогу, и замыкал шествие Иуда. Он шел сзади, бренча своим денежным ящиком, и даже взглядом никого не упрекал за то, что ему не верили, а Иисуса они все-таки нашли в Иерусалиме. Теперь душа его была спокойна, и сам он выглядел спокойным, хотя совсем недавно суетился, бегал, что-то искал и находил, кричал и возмущался, был неутомим и торопил других. Теперь он шел медленно, даже немного отставал от остальных, и отдыхом для его уставших глаз был голубой цвет Иисусова хитона.

И все же Иисус оглянулся. Иерусалим еще был виден, еще пылала красным заходящим солнцем крыша Храма, а рядом с ней чернела верхняя часть Антониевой башни.

– Иерусалим, – тихо и задумчиво произнес Иисус, – Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели. И оставляется вам дом ваш пуст. Ибо говорю вам: не увидите Меня отныне, пока не воскликнете: «благослови Грядый во имя Господне!».

                        ***

Селения, находящиеся вблизи Иерихонской дороги, и особенно сам Иерихон, принесли много радости, и ученики воспрянули духом, повеселели, увидев, как люди встречают их Учителя. И стерлись в их памяти те камни, змеи и скорпионы, которые иногда совали в их мешки озлобленные люди. Недоброжелатели были, конечно, и тут, но они терялись в общем ликовании и восторге. Богатый садами Иерихон с его милыми, приветливыми, простыми людьми составлял большой контраст с жестоким каменным мрачным городом. Останови здесь, в Иерихоне, незнакомого человека, чтобы спросить хотя бы дорогу, и разговоришься с ним часа на три, еще и в дом свой тебя пригласит и почетным гостем считать тебя будет. Так уж повелось, что городской ландшафт и характеры людей связаны между собой. Великолепные пальмы и благовонные сады Иерихона и людей смягчали, и люди здесь тянулись ко всему доброму, светлому. И зерно учения Иисуса падало здесь на благоприятную землю. Иисус и Его ученики снова остановились на ночлег в доме Закхея, начальника мытарей, умилившего когда-то Иисуса своим по-детски наивным поступком. Теперь имение Закхея было куда меньше: большую часть своего имущества он раздал беднякам, да и сам он изменился к лучшему так, что знавшие его едва узнавали в нем прежнего Закхея.

Закхей и Иисус долго беседовали наедине, и ученики не мешали им и наслаждались предвечерней спокойной погодой, сидя на крыльце Закхеевого дома среди кадок с невысокими пальмами.

Еще солнце не ушло за горизонт, когда к ученикам вышел Иисус и сказал им, что их приглашает к себе в гости один Его давний друг. Ученики поднялись и пошли за Иисусом. Они прошли две улицы, и через переулок вышли к гостиничному двору. Гостиница была небольшая, в два этажа. Хозяин гостиницы, увидев Иисуса и Его учеников, сказал, что их ждут и позвал свою дочь, двенадцатилетнюю девочку, чтобы она проводила гостей к «чужеземцу». Девочка поднялась по узкой деревянной лестнице во второй этаж и свернула влево, в небольшой коридорчик, где постучала молоточком в первую же дверь, а затем ушла. Дверь отворила молодая, лет тридцати женщина, черноволосая, красивая и, как подумали ученики, очень сильно загоревшая под солнцем. Их также поразило ее яркое, необычное для Израиля, одеяние, которое плотно окутывало всю ее стройную фигуру от шеи до самых ступней. Она улыбнулась, к ней тут же подошел молодой мужчина, тоже красивый, черноволосый, без бороды и очень смуглый. Он сказал несколько слов на каком-то непонятном для учеников языке, и они оба, мужчина и женщина, сложив свои руки ладонями одна к другой перед своей грудью, склонились к ногам Иисуса, по-своему приветствуя Его, а затем, отступив на шаг, пригласили гостей войти в комнату. Ученики были поражены и убранством комнаты, хотя она была временным пристанищем для чужеземной четы. Из мебели в комнате были лишь ложе и лава у стены, зато весь гостиничный желто-коричневый пол был устлан мягким, очень ярким узорчатым ковром. Таких ковров ученики не видели даже в греческих лавках, а стены были увешаны различными бусами и гирляндами из больших разноцветных цветов. В изголовье ложа были прикреплены странные рисунки, на которых были лишь линии и круги. В комнате пахло нардом.

Мужчина что-то сказал Иисусу и Он, обернувшись к ученикам, сказал им:

– Садитесь на пол.

Хозяин и Иисус присели первыми. Ученики, последовав их примеру, неуверенно опустились на ковер. Их руки ощутили насколько ковер был мягким, нежным, отзывчивым. Женщина куда-то вышла и вернулась скоро. Она внесла поднос, на котором было множество различных фруктов, и поставила его прямо на ковер, посередине в кругу сидевших. Затем она снова вышла, но вернулась не так скоро. В руках она несла второй поднос, на котором был большой разноцветный сосуд, из которого валил пар и множество небольших чаш. Этот поднос женщина тоже поставила на ковер и села сама. Она расставила чаши, и из большого сосуда наполнила каждую из них какой-то темно-зеленой горячей жидкостью. Пока женщина наполняла маленькие чаши и раздавала их ученикам, Иисус и мужчина о чем-то беседовали на том же непонятном языке и вдруг одно слово, произнесенное Иисусом, заставило вздрогнуть Петра и Андрея. Они переглянулись. Горячая жидкость из чаши Петра немного выплеснулась ему на левую руку и он слегка поморщился.

– Ты слышал? – шепнул Петр Андрею. – Или мне показалось?

– Кажется, «Патанджали», – сказал Андрей.

– А где мы слышали это слово? – спросил Петр и немного сморщил лоб, припоминая.

– Умелец драться, – шепотом ответил Андрей. – Помнишь, он сказал, что он ученик Патанджали.

– Верно, – удивился Петр. – Как же это я забыл. Но ведь слово вспомнил, как только Учитель произнес его.

– Учитель знает Патанджали, – догадался Андрей.

– Берите, – произнесла женщина по-арамейски с мягким акцентом и придвинула к ученикам блюдо, в котором было насыпано что-то желтое. Ученики подивились тому, какой мелодичный и звонкий был голос у женщины, затем с сомнением поглядели на блюдо. – Берите. Это саккара. [Санскритское слово, от него происходит русское слово «сахар». – В.Б.]