— Я знаю. Я тоже любил. Не думай, что для этого нужно столько же лет, сколько потратила ты.
— И что же? — она сощурилась с пренебрежением. Мол, что ты расскажешь такого, чего не пережила я? Ну-с, поиграем. Думается, найдём, чем перебить твой расклад.
В памяти тут же всплыли все обидные слова, которые я выкрикивал той женщине. Женщине, которую хотел защитить, и которой оказалась не нужна моя защита. Женщине, которой доверял больше всех на земле, женщине, которая сломала мне жизнь. Плохим рассказчиком я никогда не слыл. И ведь не солгу ни разу, если вслух вспомню, как выл от безысходности, свернувшись калачиком, под воротами её дома. Даже Варна всплакнула бы. Но многочисленные слова так и остались не произнесёнными. Рассказ получился коротким, будто про чужую, а не мою жизнь.
— Для некоторых отцов оставить наследство куда важнее, чем воспитать хороших детей. И иногда это наследство становится проклятием. Моё — стало. Говорят, что счастье не в деньгах. Ну так могу подтвердить: не в них. Потому что деньги у меня имелись, а… а вот счастья за них купить так и не вышло. Да что счастья, я за них не смог купить собственную свободу! Меня арестовали через неделю после смерти отца, — я вновь по привычке размял запястья. Кандалы с них давно сточил опытный и не задающий вопросов кузнец, а вот шрамы остались навсегда. — Обвинили в его смерти. И тут же приговорили, без разбирательств и дознавателей.
Она не задавала вопросов, позволяла говорить, и речь, сначала скупая, полилась, прорвав плотину. Ведунка приподняла манжеты, бережно коснулась моих запястий и уже не отняла рук. И я, вдохновлённый, продолжил, словно впервые кто-то по-настоящему захотел выслушать:
— Не мне жаловаться. На каторге я не пробыл и полугода. Но, поверь, для изнеженного аристократа этого более чем достаточно! Я бы сдох, я бы молился о том, чтобы сдохнуть! Не мог… Потому что там, в мире за каменоломней, осталась она. И, если меня бросили на каторгу, представляешь, что могли сделать с беззащитной женщиной? Наверное, нужно сказать ей спасибо. Кабы не она, я бы не спасся. Я бы даже не выжил. А так…
Быть может, ей следовало задавать вопросы. Кто угодно задавал бы, охал, сочувствовал. Но ведунка просто слушала. И этого оказалось достаточно.
— Меня спасло Воровское счастье. Артефакт, который мы стащили у принца. Я тоже украл его в своё время. И именно он помог мне выбраться. И добраться до неё тоже помог…
Я молчал дольше, чем хотелось бы. До тех пор, пока стрёкот сверчков не показался пронзительно громким.
— Она не дождалась, верно? — усмехнулась ведунка. — Они никогда не дожидаются…
Я улыбнулся светло и лучезарно. Так, как улыбнулся запертым воротам, убираясь прочь и прощая предавшую меня женщину.
— Она и не собиралась ждать. Это она оклеветала и сдала меня страже. А обвенчалась, как выяснилось позже, ещё до того, как отец умер.
— Вот стерва! — вырвалось у ведунки. Она округлила глаза, сама, видно, не ожидая от себя такой реакции, и вдруг… рассмеялась. Не надо мной, нет. Над тем, что, как заправская сплетница, увлеклась историей. — Но, если обвенчалась с другим, а не с тобой, какое отношение она имела к твоим деньгам?
— Обвенчаться со мной?! — я икнул от удивления. — Окстись, извращенка! Я говорил о сестре!
И тут она расхохоталась в голос. Держась за животик, задыхаясь от восторга:
— Ой, прости-и-и-и! О сестре! О сестре-е-е! Прости! Ты тут трагедией делишься, а я… Ой, не могу-у-у-у!
Она завалилась навзничь, продолжая смеяться, а я, не будь дурак, навис сверху, убирая с её лица упругие пряди.
— Между прочим, могла бы и посочувствовать! — я и сам улыбался. От истории остались одни лишь воспоминания и сегодня, произнесённые вслух, они утратили всякую власть надо мной. Когда-то точно так же власть надо мной утратила обида. Когда я встал, смачно плюнул под ноги, показал неприличный жест запертым воротам бывшего дома и от души пожелал сестре быть счастливой в нём. Если она, конечно, сумеет когда-нибудь побороть паранойю: ведь прославленный вор наверняка рано или поздно явится мстить. По крайней мере, с её точки зрения.
— Нетушки! От меня ты сочувствия не дождёшься! Я злобная и бессердечная!
Возможно ли это? Губы, которых и без того постоянно хотелось коснуться, стали и вовсе непреодолимым центром притяжения, стоило ей засмеяться. Я бы накрыл их своими прямо сейчас, если бы сам не хохотал в голос. Уткнулся носом в её шею, чтобы заглушить смех, переходящий во всхлипы, и невнятно пробормотал:
ebooksa