Святой Исихий, пресвитер Иерусалимский, говорит: “Светородным и молниеродным, и светоиспускательным, и огненосным пусть прилично и тезоименно называется хранение ума. Превосходит оно, сказать поистине, все бесчисленное множество телесных добродетелей. Итак, эту добродетель должно называть самыми честными наименованиями по причине рождающегося от нее светозарного света. Возлюбив ее, грешные, непотребные, мерзкие, неразумные, несмысленные и неправедные могут соделаться праведными, благопотребными, чистыми, святыми и разумными о Христе Иисусе. И не только это, но и зреть Божественные таинства, и богословствовать. И, став зрительными, переплывают к этому чистейшему и бесконечному Свету, и касаются Его неизреченными прикосновениями, и с Ним живут и пребывают. Так как они вкусили,
Святой Симеон, архиепископ Фессалонитский, об этой священной молитве говорит: “Эта Божественная молитва, это призывание нашего Спасителя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, есть и молитва, и моление, и исповедание веры, и подательница Святого Духа, и дарователь Божественных даров, и очищение сердца, и изгнание бесов, и вселение Иисус-Христово, и источник духовных мыслей и Божественных помышлений, и избавление от грехов, и врачевание душ и телес, и податель Божественного просвещения, и источник милости Божией, и дарователь смиренных откровений Божественных тайн, и самое спасение; потому что есть ношение спасительного имени нашего Бога. Это-то самое и есть наречение на нас имени Иисуса Христа, Сына Божия” (гл. 296).
Точно так и прочие Богоносные отцы, когда пишут об этой священной молитве, своим, исполненным Божией премудрости, учением, изъявляют о ее действии, о происходящей от нее неизреченной пользе и о преуспеянии чрез нее в Божественных дарованиях Святого Духа.
Кто же, видя, что эта священнейшая молитва приводит подвижника к такому небесному сокровищу различных добродетелей, не разжжется ревностию Божиею ко всегдашнему деланию молитвы, чтобы ею постоянно содержать в душе и сердце Всесладчайшего Иисуса, поминая в себе непрестанно Его вседражайшее Имя, и этим распаляться к неизреченной Его любви? Разве только тот, кто, прилежа к житейским помыслам, связался узами телесных попечений, отводящих многих и отстраняющих от Царствия Божия, находящегося внутри нас. Тот только разве не возусердствует коснуться мысленного делания мысленной молитвы, кто самым делом и опытом не вкусил душевною гортанию неизреченной Божественной сладости этого полезнейшего делания, и не знает, какую эта вещь имеет внутри себя сокровенную духовную пользу. А желающие быть любовию соединенными с сладчайшим Иисусом, оплевав все красоты этого мира, все наслаждения и самый телесный покой, ничего другого не захотят иметь в этой жизни, как только постоянно упражняться в райском делании сей молитвы.
Глава 6. О том, как должно вначале обучаться действованию умом в сердце этой божественной молитвы
В древние времена это всесвятое делание умной молитвы воссияло на многих местах, где только имели пребывание святые отцы. Потому тогда и учителей этому духовному деланию было много. По этой причине и св. отцы наши, когда писали о нем, изъявляли только происходящую от него неизреченную духовную пользу, не имея, как я думаю, нужды писать о самом опыте этого делания, приличествующем новоначальным. Если же где несколько и писали об этом, то и это только для знающих опыт этого делания — очень ясно; а для незнающих — вовсе непонятно. Некоторые же из них, когда увидели, что истинные и непрелестные наставники этого делания начали совсем умаляться, и опасаясь, чтобы не утратилось истинное учение о начале этой мысленной молитвы, написали и самое начало и опыт, как должно обучаться новоначальным, и входить умом в страны сердечные, и там истинно и непрелестно действовать умом молитву. Этих-то отцев самое Божественное учение об этом предмете нужно представить на среду.
Святой Симеон Новый Богослов о начале этого делания говорит так: “Истинное и непрелестное внимание и молитва состоит в том, чтобы во время молитвы ум хранил сердце, и пребывал бы постоянно внутри его, и оттуда, то есть из глубины сердца, воссылал молитвы к Богу. И когда внутри сердца вкусит,
Преподобный Никифор Постник, научая еще яснее о входе умом в сердце, говорит: “Прежде всего пусть будет жительство твое безмолвно, беспопечительно и со всеми мирно. Потом, войдя в клеть твою, затворись, и сев в каком-нибудь углу, сделай, что я тебе скажу. Знаешь, что дыхание, которым дышим, есть этот воздух; выдыхаем же его ничем иным, как только сердцем. Оно-то причина жизни и теплоты тела. Привлекает же сердце воздух, чтобы посредством дыхания выпустить вон свою теплоту и доставить себе прохладу. Причина этого действия, или лучше сказать — служитель, есть легкое, которое, будучи создано Создателем — редким, как насос какой, удобно вводит и выводит окружающее, то есть воздух. Таким образом сердце, привлекая посредством воздуха холод и испуская теплоту, совершает непрестанно то отправление, ради которого оно устроено к составлению жизни. Ты же, сев и собрав ум свой, понудь войти в сердце вместе с дыханием. Когда же он войдет туда, то последующее за сим будет уже не невесело и не нерадостно”. И ниже: “Поэтому, брат, приучи ум не скоро выходить оттуда; потому что сначала он очень скучает от внутреннего затвора и тесноты. Когда же приобыкнет, то уже не терпит скитаться вне, потому что
Божественный Григорий Синаит, уча также, как должно умом действовать в сердце спасительнейшее призывание Господа, говорит: “Сидя с утра на седалище в одну четверть, низведи ум от владычественного в сердце и держи его в нем. И преклонившись с трудом, и ощущая сильную боль в груди и плечах и вые, непрестанно зови умно или душевно: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Потом, если, быть может, ради тесноты и болезненности, и от частого призывания она сделается тебе несладостна (что бывает не от однообразности снеди Триименного, часто ядомой, ибо
И опять этот же Святой, уча о безмолвии и молитве, как должно в нем сидеть, говорит: “Иногда должно сидеть на стульце, ради труда; иногда и на постели немного до времени, для отрады. В терпении же должно быть твое сиденье, ради сказавшего, что в молитве должно терпеть (Лук. 18, 1) и не скоро вставать, малодушествуя по причине трудности болезни и умного взывания и частой напряженности ума. Так вещает и Пророк:
Итак, вот вышепомянутые святые отцы, как показано, представляют очень ясное учение и опыт обучения умному деланию для новоначальных. А от этого учения можно уразуметь и учение прочих Святых об этом делании, изложенное более прикровенно.
Богу Премилостивому слава, честь, поклонение и благодарение в бесконечные веки. Аминь.
Оптина Пустынь
Предисловие
Мое знакомство с Оптиной Пустынью началось в июне 1891 года, когда мы, четыре студента Московского Университета (один медик, два юриста и один филолог), путешествовали пешком из Москвы в Киев с целью поближе ознакомиться с нашею родиною. Мы пробыли тогда в Оптиной Пустыни всего лишь один день и почти ничего в ней не видели. Тогда еще был жив знаменитый оптинский старец иеросхимонах Амвросий, проживавший в то лето в Шамордине, в 12 верстах от Оптиной Пустыни, но мы, по своему легкомыслию, не сочли нужным сделать несколько лишних верст в сторону, чтобы повидать его и получить его благословение.
В следующий раз я пришел в Оптину Пустынь уже один, также из Москвы, летом 1894 года, будучи уже студентом Московской Духовной Академии. Старца Амвросия уже не было в живых. Скончался и его ближайший помощник по устроению Шамордина, скитоначальник иеросхимонах Анатолий. Старчествовал ученик о. Амвросия, иеросхимонах Иосиф, живший в его хибарке, в скиту. В этот раз я прожил в Оптиной Пустыни около недели, говел, посетил скит и о. Иосифа, был у настоятеля монастыря, о. архимандрита Исаакия, произведшего на меня сильное впечатление своим самоуглубленным спокойствием, простотою и молитвенными слезами при богослужении. На этот раз я близко рассмотрел Оптину Пустынь. И она произвела на меня глубокое впечатление, запавшее в мою душу навсегда. Я впервые ощутил там веяние истинной духовной жизни, от которой как бы расцвела и моя собственная душа.
После этого я не видал Оптиной Пустыни целых семь лет, отвлеченный обстоятельствами личной жизни, но я не переставал сохранять в душе своей светлое воспоминание об этом монастыре, и это воспоминание каждый раз действовало на мою душу оживляющим и освежающим образом. Я выписывал издания Оптиной Пустыни, читал их и перечитывал и этим поддерживал свое внутреннее общение с нею. В третий раз я посетил Оптину Пустынь, уже будучи священником, в 1901 году, и прожил там с семьею все лето. Результатом этого посещения была написанная мною в следующем году брошюра “На службе Богу — на службе ближним”. В четвертый раз я был в Оптиной Пустыни летом 1905 года, занимаясь там подготовлением к печати собрания писем старцев о. Амвросия и о. Анатолия, изданных обителью в 1909 году. Знакомство с письмами о. Амвросия возбудило во мне желание составить его полное жизнеописание, что и было мною сделано летом 1911 года в той же Оптиной Пустыни. Следующее лето 1912 года я провел в Шамордине, заканчивая там и подготовляя к печати свое жизнеописание старца о. Амвросия. В Шамордине же я провел с семьею лето 1913 года, посещая при этом довольно часто и Оптину Пустынь. Лето 1914 года я снова провел с семьею в Оптиной Пустыни. После того я еще раз, уже один, посетил Оптину Пустынь в сентябре 1918 года, по пути из Москвы в Полтаву. Это девятое посещение Оптиной Пустыни было моим прощанием с нею и оставило во мне неизъяснимо грустное воспоминание. Чувствовалось, что над обителью нависла жуткая власть большевиков, и что недалеки дни ее полного запустения. С тех пор я потерял возможность не только бывать в Оптиной Пустыни, но даже и получать оттуда письма.
Все вышеизложенные подробности рассказаны мною с той целью, чтобы показать, что Оптина Пустынь известна мне не из вторых рук и не по чужим рассказам, и что весь мой последующий рассказ будет основан главным образом на моих собственных наблюдениях и впечатлениях.
1926.2.II