Глава 4. Начало оптинского старчества: иеросхимонах Лев
В 1829 году, почти одновременно с тем, как о. Моисей был назначен настоятелем Оптиной Пустыни, а о. Анатоний начальником скита, произошло в жизни Оптиной Пустыни еще одно очень важное событие — прибыл в скит на жительство иеромонах о. Леонид (Наголкин), в схиме о Лев, положивший начало оптинскому старчеству. О. Леонид был родом из купцов г. Карачева Орловской губернии. В молодости он занимался торговлею и ездил по ярмаркам. Почувствовав пустоту этого занятия, он оставил мир и ушел в Оптину Пустынь. Это было его первое пребывание в Оптиной Пустыни, еще до прибытия в нее о. Авраамия. Прожив недолго в Оптиной Пустыни, о. Леонид перешел в Белые Берега, Орловской епархии, где сблизился и подружился со своим земляком, схимонахом Феодором, проживавшим некоторое время в Нямце, в Молдавии, у старца Паисия Величковского. Молодость о. Феодора прошла довольно бурно, но он, преодолев все соблазны, нашел своей душе глубокое удовлетворение в обители старца Паисия и, будучи им хорошо направлен к духовной жизни, возвратился в Россию. О. Леонид прожил в Белых Берегах несколько лет, проходя обычные монашеские послушания, пек хлебы, чистил картофель на кухне, варил квас. Однажды, когда братия обители собралась для избрания нового настоятеля, о. Леонид, полагая, что ему нечего делать на этом собрании, занялся приготовлением кваса. Через некоторое время к нему в квасоварню приходят братья и объявляют, что он выбран настоятелем и что ему нужно сейчас же ехать в Орел к Преосвященному. О. Леонид смиренно подчинился воле братии, но настоятелем пробыл недолго. Отказавшись от этого звания, он поселился в соседнем лесу, в уединенной келье, вместе с единодушными братьями — Феодором и Клеопой, который также был учеником старца Паисия. В своем уединении они проводили время в “духовном трезвении”. Когда в их келью стали приходить посетители за советами, ради душевной пользы, старцы увидели, что здесь им оставаться уже нельзя, и решили искать более уединенного места. Сперва Клеопа, а за ним и Феодор с Леонидом переселились на Валаам. На Валааме Клеопа скончался, а Феодор и Леонид, претерпев немало неприятностей от завистливых людей, ушли в Александро-Свирский монастырь. В Александро-Свирском монастыре на них обратил внимание император Александр I, посетивший проездом этот монастырь, и пожелал принять благословение от старца Феодора. Но тот разъяснил, что он простой схимонах, не имеющий священного сана, и благословлять не может. Тогда император откланялся и уехал. В 1822 году схимонах Феодор скончался на Пасхальной неделе, а о. Леонид, потеряв своего друга, решил удалиться в свои родные места, и перешел в Челнский монастырь Орловской епархии, а оттуда в Оптину Пустынь, где и оставался до самой своей кончины в 1841 году. Из сказанного видно, как мало-помалу сосредоточивались в Оптиной Пустыни предания и заветы старца Паисия Величковского, приносимые туда со всех сторон разными лицами: настоятелем обители Авраамием от Макария Пешношского, Моисеем и Антонием от рославльских пустынножителей, о. Леонидом от старцев Клеопы и Феодора. Словно ручьи живой воды, стекаются отовсюду влияния великого старца, чтобы соединиться в один глубокий и светлый поток оптинского старчества.
Поселившись в 1829 году в скиту Оптиной Пустыни, о. Леонид сделался средоточием духовной жизни в обители. Он отличался необычайною живостью и яркостью внутренней жизни, но старался прикрывать свои дарования некоторым видом юродства.
Самый наружный вид его был поразителен. Он был высокого роста, довольно полный, но легкий и быстрый, с небольшими, проницательными и живыми глазами, с длинными, густыми и волнистыми волосами, напоминающими львиную гриву, с живою, резкою, прямою, простонародною речью. В нем не было ничего напускного, заученного, формального. Народ любил его и теснился к нему. Келья его всегда была переполнена посетителями. Старец в белом балахоне сидел на своей кровати и плел пояски (это было его обычное рукоделье), беседуя с окружающими. Известный странник по святым местам, инок Парфений, посетивший Оптину Пустынь, очень живо и интересно описывает прием у старца Леонида.
Старец сидит на кровати. Вокруг него на коленях стоят посетители, слушая его беседу. Вместе с другими стоит какой-то купец. Когда очередь дошла до него, старец спросил его, что ему нужно? Купец сказал: “Прошу вашего наставления, отче, как жить?” Старец сказал: “А выполнил ли ты то, что я тебе назначил в последний раз?” “Простите, отче, не могу выполнить”. Тогда старец обратился к своим келейникам и сказал: “Ну, так вытолкайте его вон!” И купца вывели из кельи. Уходя, он уронил золотую монету. Старец сказал: “А монету отдайте прохожему иноку. Он человек дорожный — ему пригодится!” Все со страхом смотрели на эту сцену. Тогда инок Парфений спросил старца: “Отче, за что это вы так строго поступили с купцом?” — О. Леонид ответил: “Да как же было поступить иначе? Он уже не один раз приходит ко мне и просит наставлений. Я ему сказал последний раз, чтобы ой оставил курение табаку, и он обещал, а теперь говорит — не могу оставить. Пусть сначала исполнит одну заповедь, а потом приходит за новыми наставлениями”. При иноке Парфении приходили к о. Леониду многие больные и бесноватые, и он, читая молитвы над ними и помазывая святым маслом от чудотворной Владимирской иконы Богоматери, исцелял их. Инок удивлялся силе его молитвы и спрашивал: “Отче, как вы дерзаете исцелять бесноватых?” Старец ответил: “Это не от меня. Каждому, по силе веры его, Бог подает исцеление по молитвам Богородицы”. В течение всего дня старец был занят с посетителями. А когда вечером освобождался от них, келейники вычитывали ему положенное иноческое правило. Евангелие читал обыкновенно сам старец особым молдавским способом. Спал старец в сутки не более трех-четырех часов. Своею святою жизнью, мудростью, прозорливостью, даром исцелений, милосердием к страждущим, прямотою и смелыми обличениями людей порочных старец Леонид приобрел общую любовь и глубокое почитание К нему стали приходить люди всех классов и состояний — купцы, помещики, крестьяне, мещане, священники, не говоря уже о монахах и монахинях, и все получали от него полезный совет и утешение в постигшем их горе. С каждым годом возрастало стечение к нему народа. Однажды приехал к старцу из соседнего Козельска уездный протоиерей и, увидев старца, окруженного толпою крестьян, сказал: “И охота вам, батюшка, так утруждать себя и возиться целые дни с народом”. Старец ответил: “Конечно, по-настоящему это — дело ваше, мирских иереев, но так как у вас для этого мало времени, то поневоле приходится возиться с народом нам — инокам”. Недалеко от Оптиной проживал богатый помещик, человек гордый, крутой и своенравный. Семнадцать лет не был он у исповеди и, имея взрослых сыновей и дочерей, завел незаконную связь со своею крепостною женщиною Слухи о прозорливом старце Леониде дошли до него, и он пожелал посмотреть старца. Старца предупредили об этом И вот, когда помещик вошел в его келью, старец, сидя, по обыкновению, на кровати среди своих учеников, прикрыл глаза свои сверху рукою, в виде козырька, как бы всматриваясь попристальнее в лицо входящего, и сказал грозно: “Вот идет остолопина смотреть грешного Леонида! А сам, шельма, семнадцать лет не был у исповеди!” Пораженный непривычным для гордого барина обращением старца, помещик пожелал исповедаться у него и просил настоятеля Оптиной Пустыни переговорить об этом со старцем. Старец согласился исповедывать помещика, но наложил на него епитимью и не допустил до причащения Святых Тайн, пока он не разорвет свою незаконную связь. Возвратившись домой, помещик через некоторое время отослал от себя свою сожительницу, к большой радости своих детей, приезжавших в Оптину Пустынь благодарить старца за его строгость. Деятельность о. Леонида, всегда окруженного множеством посетителей, не нравилась епархиальному начальству: оно полагало, что инок, принявший на себя обеты схимничества, великий ангельский образ, должен был проводить свою жизнь в совершенном уединении и молитве, а никак не в беседах с народом. Непрерывным стечением народа нарушалось безмолвие скита, и скит уже переставил чем-либо отличаться от монастыря. Поэтому старцу Леониду было предложено прекратить прием посетителей. Старец исполнил распоряжение духовной власти. Но народ продолжал идти к нему. Собравшись у дверей его кельи или у ворот скита, люди часами и днями ожидали его выхода, окружали его, просили его благословения и молитвы, спрашивали советов, просили помочь больным. Тогда было предписано перевести старца в монастырь, но по-прежнему не допускать к нему посетителей. Устраивали разного рода заграждения из досок, запирали ворота, чтобы народ не мог проникать к о. Леониду, но все оказывалось напрасным. Однажды настоятель монастыря, о. Моисей, пришел посмотреть, что делается у старца, и увидел, что его келья полна народа — здесь были и здоровые, и больные. Старец читал над больными молитвы и помазывал их святым елеем из лампадки, висевшей перед его келейной Владимирской иконой Божьей Матери. Настоятель ужаснулся и сказал: “Батюшка! Что же это вы делаете? Ведь вам же запрещено принимать народ! Вас могут под начал упрятать, сослать в Соловки!” Старец ответил: “Что хотите, то и делайте со мною! Хоть в Сибирь меня пошлите, я останусь тем же Леонидом! Посмотрите на этих больных — могу ли я отказать им в молитве, на которую они только и надеются, которой ждут, и которая, по их вере и усердию к Божьей Матери, подает им исцеление?!” О. Моисей махнул рукою и ушел из кельи старца, промолвив: “Делайте, как знаете!” Несколько раз старца переводили из одной кельи в другую. Получив распоряжение о переходе в новую келью, старец брал на руки свою Владимирскую икону Божией Матери и с пением “Достойно есть...” отправлялся в указанное ему помещение. Ученики несли за них остальные его вещи. Наконец, старцу запретили носить схимническое одеяние, вероятно, полагая, что он ведет слишком рассеянную жизнь, не подобающую его схимническому положению. В это время приехал в Оптину Пустынь проездом в Петербург высокопреосвященный Филарет, митрополит Киевский. В Оптиной Пустыни он был встречен калужским епархиальным преосвященным и всем монастырским братством. Митрополиту Филарету, любившему и почитавшему о. Леонида, хорошо было известно положение старца в обители и отношение к нему епархиального владыки. Заметив, что старец был без схимнического одеяния, митрополит спросил, почему он не в схиме. Старец молчал. Митрополит понял причину его молчания и сказал: “Ты — схимник, а потому и должен носить схиму”. После этого случая запрещение о. Леониду носить схиму было отменено. Гонение, постигшее о. Леонида со стороны противников старчества, распространилось и на его учеников. Из называли “фармазонами” и подвергали всяческим стеснениям и запрещениям. Много неприятностей претерпели из-за старца, между прочим, его вернейшие ученицы из Белевского монастыря — игуменья Павлина и монахиня Анфия. Старец Лев скончался в 1841 году, 11 октября, 72 лет от рождения. До самой своей кончины он сохранил ясное сознание, много раз причащался во время болезни святых Христовых Тайн, был особорован и до последнего вздоха призывал имя Божие, часто осеняя себя крестным знамением. Благословив в последний раз братию, он тихо предал дух свой в руки Божии. Перед кончиною посетил его известный в той местности своею святою жизнью юродивый Брагузин, и старец просил его помолиться о нем, чтобы Бог помиловал его. Юродивый ответил: “Авось, помилует!”12
Глава 5. Оптинский старец о. Иеросхимонах Макарий и его труды по изданию писаний старца Паисия Величковского
За семь лет до кончины о. Леонида прибыл в скит Оптиной Пустыни иеросхимонах Макарий. О. Макарий происходил из дворянской помещичьей семьи Ивановых Орловской губернии. В молодости он думал жениться, но, побывав однажды в Площанской Пустыни Орловской епархии, он так пленился красотою монашества (все монахи показались ему, по его словам, “земными ангелами”), что уже не захотел вернуться домой из этой обители. В Площанской Пустыни он нашел себе руководителя в лице ученика старца Паисия Величковского, схимонаха Афанасия (Захарова, бывшего гусарского ротмистра), того самого, под влиянием которого находились в Москве старцы Новоспасского монастыря Филарет и Александр, и через них оптинский архимандрит Моисей и духовный сын о. Филарета Иван Васильевич Киреевский, которому потом пришлось вместе со старцем Макарием работать над изданием рукописей старца Паисия Величковского. Так удивительно переплетались духовные нити, связывавшие старца Паисия с Оптиной Пустынью. О. Макарий жил в Площанской Пустыни с 1810 по 1834 год. В 1823 году скончался его духовный отец, старец Афанасий, после чего началось его сближение и переписка со старцем Леонидом, результатом которых было переселение о. Макария в скит Оптиной Пустыни. По прибытии в скит о. Макарий сделался ближайшим помощником о. Леонида по старчеству, а после его кончины сам вступил в подвиг старчества, будучи вместе с тем и начальником скита вместо о. Антония, назначенного настоятелем Николаевского монастыря в Малоярославце, Калужской епархии. Семь лет продолжалась совместная жизнь и деятельность старцев Леонида и Макария. Тесная духовная дружба связывала их. Нередко они даже писали общие письма своим духовным детям за своею общею подписью.
Между тем, они были совершенно не похожи друг на друга ни по внешности, ни по характеру. О. Лев, из купцов, крупный и представительный, был прям, грубоват и резок и отличался не столько начитанностью в духовных писаниях, сколько духовно-практическою мудростью. О. Макарий, из дворян, был слабого сложения, некрасив, с неправильностью в устройстве глаз и в речи, обладал мягким и кротким характером, эстетическими наклонностями, в молодости даже играл на скрипке, знал и любил церковное пение, любил цветы, был очень начитан в церковной литературе, имел склонность к ученым кабинетным занятиям. Оба старца как бы дополняли друг друга. Со смертью о. Леонида бремя старчества легло всецело на одного о. Макария, и он нес это бремя в течение девятнадцати лет, до самой своей кончины, последовавшей 7 сентября 1860 года. При нем деятельность оптинского старчества получила новое направление. О. Леонид являлся по преимуществу практическим руководителем душ, прибегавших к нему за помощью, и целителем их немощей и болезней. Он имел дело большею частью с иноками и крестьянами. При о. Макарии впервые началось сближение с Оптиной Пустынью представителей русской науки и литературы. Произошло это, главным образом, на почве издательства Оптиной Пустынью рукописей старца Паисия Величковского, хранившихся в скитской библиотеке и занесенных туда в разное время разными лицами. Мы уже говорили, что влияние старца Паисия различными путями сосредоточилось в Оптиной Пустыни. Ученики великого старца и его преемники передавали друг другу заветы и предания своего учителя, распространяли вместе с тем в рукописях и его переводы святоотеческих подвижнических книг. Существовавшие до старца Паисия славянские переводы аскетической святоотеческой литературы не были свободны от неясностей и неправильностей и нуждались в исправлении по греческим подлинникам. Иные же из отеческих писаний, очень ценные в аскетическом отношении, и совсем не были переведены с греческого языка. Старец Паисий восполнил этот пробел в русской духовной литературе и трудами всей своей жизни, при содействии подготовленных им учеников, исправил по греческим подлинникам многие неточные древние славянские переводы отеческих книг, а иные книги перевел заново с греческого языка. Все эти писания старца Паисия, очень высоко ценимые в монашеском мире, в рукописях распространялись по русским обителям, а некоторые, например, “Добротолюбие”, были и напечатаны в Петербурге в начале XIX столетия. Большинство же писаний сохранилось в рукописях по библиотекам монастырей и по кельям иноков. Немало таких рукописей имелось и в Оптиной Пустыни, откуда они и были извлечены на свет Божий заботами и трудами старца Макария, при содействии его просвещенных духовных детей и почитателей.
В 40-х годах XIX столетия недалеко от Оптиной Пустыни, в своем имении Долбине Бельского уезда проживали супруги Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские. Оба они были люди глубоко религиозные. Проживая перед тем в Москве, они находились в духовном общении со старцем Новоспасского монастыря Филаретом, были его духовными детьми. В особенности близка была к о. Филарету Наталья Петровна, которая сблизила с ним и своего мужа, известного публициста и философа, редактора-издателя журнала “Телескоп”. Оба они от о. Филарета слышали о старце Паисии и о его писаниях и были почитателями памяти великого старца. Поселившись в Долбине, они часто бывали в Оптиной Пустыни, познакомились с ее старцами, о. Моисеем и о. Макарием, и особенно сблизились с последним, который стал их духовным отцом. Старец Макарий нередко посещал Киреевских в их имении, гостил у них по нескольку дней и пользовался их безграничною любовью и уважением. Между ними часто шли беседы о старце Паисии, о его литературных занятиях и о его рукописях, хранившихся в библиотеке Оптинского скита, причем все они единодушно высказывали свое сожаление, что эти драгоценные в духовно-подвижническом отношении писания остаются никому не известными, ни инокам, ни мирянам, интересующимся духовною жизнью. Мало-помалу у них созрела мысль явить эти рукописные сокровища миру и приступить к их печатанию. Задумав это большое дело, они решили испросить на него благословения московского митрополита Филарета, перед мудростью и святостью которого все они благоговели и который был лично известен Киреевским. Митрополит отнесся очень сочувственно к задуманному предприятию, дал свое благословение и обещал поддержку. В одно из посещений старцем Макарием Долбина было решено начать издательство с жизнеописания старца Паисия, составленного его учениками вскоре после его смерти, присоединив к нему некоторые из писаний и писем старца, а также из писаний его друга и единомышленника, старца Василия Поляномерульского. В тот же день, когда состоялось это решение, старец Макарий написал первые страницы предисловия к изданию. Так было положено начало делу. В деле издательства принимали близкое участие профессор Московского университета Ст. П. Шевырев и профессор Московской Духовной академии протоиерей Ф. А. Голубинский, который был и цензором издания. Во всех затруднительных случаях при редактировании текста обращались за советом и указанием к митрополиту Филарету, который внимательно следил за изданием и даже вызывал к себе старца Макария для личного знакомства с ним и беседы. Впрочем, это было уже в последующем периоде издательства, в 50-х годах Сами Киреевские, проживая по временам в Москве, непосредственно наблюдали за изданием. Печатание жизнеописания старца Паисия началось в 1846 году, а в январе 1847 года книга уже вышла из печати. Все любители духовного чтения были очень заинтересованы этою книгою, и она расходилась в большом количестве и очень быстро, так что вслед за первым изданием сейчас же было приступлено и ко второму. За жизнеописанием старца Паисия последовало издание его переводов святоотеческих книг. В течение ряда лет были изданы: преподобного Исаака Сирина “Слова подвижнические”, писания преподобных Иоанна и Варсануфия, Марка Подвижника, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Феодора Студита, аввы Фалассия, житие Григория Синаита и другие. Издательская деятельность старца Макария совместно с Киреевскими продолжалась до самой кончины Ивана Васильевича, последовавшей в 1856 году, но не прекратилась и после его смерти, поддерживаемая другими лицами. Из сохранившихся писем Ивана Васильевича и Натальи Петровны к о. Макарию видно, с каким горячим сочувствием, с каким вниманием и заботливостью они относились к делу издательства, на участие свое в котором смотрели как на особое служение, возложенное на них Богом.
В пятидесятых годах близкое участие в издательской деятельности о. Макария принял Тертий Иванович Филиппов, о котором сохранился следующий благожелательный отзыв старца: “Тертий Иванович очень понравился нам по своей христианской, приятной простоте и неизысканному деликатно-свободному общению”. В эти же годы посетил Оптину Пустынь и старца Макария Н. В. Гоголь. Сложное дело издательства, пересмотра и проверки рукописей, корректура и так далее не могли быть выполнены трудами одного о. Макария, и около него, как некогда и около старца Паисия, составилась группа помощников, обладавших богословским и высшим образованием, в которую входили: о. Амвросий Гренков (впоследстии знаменитый старец и преемник о. Макария), о. Леонид Кавелин (впоследствии наместник Троице-Сергиевой Лавры), о. Климент Зедергольм (магистр классической филологии Московского университета), о. Ювеналий Половцев (впоследствии архиепископ Литовский) и другие лица. Уже после кончины о. Макария эти ученики его, вспоминая свои занятия с покойным старцем, с отрадою и благодарным чувством передавали, как им приходилось по ходу работ слышать от старца толкования таких мест из святоотеческих книг, на объяснение которых при других обстоятельствах они не могли бы и рассчитывать, так как, если бы стали спрашивать его, то он, по своему глубокому смирению, ответил бы им: “Не моей меры углубляться в толкование подобных мест”.
В 1852 году старец Макарий по вызову митрополита Филарета посетил Москву и виделся с митрополитом. В эту же поездку от посетил Троице-Сергиеву Лавру и виделся с профессором протоиереем Ф. А. Голубинским. Так укреплялась связь Оптиной Пустыни с ученым, литературным и богословским миром Москвы. Вместе с тем все более и более возрастало духовное влияние и значение о. Макария среди монашествующих разных монастырей. Под его руководством находились женские обители в Великих Луках, Вязьме, Курске, Серпухове, Севске, Калуге, Ельце, Брянске, Казани, Осташкове, Смоленске и других местах. Отовсюду к нему обращались и миряне, лично и письменно, и приезжали к нему исповедываться. После кончины о. Макария заботами Н. П. Киреевской были напечатаны его письма к монашествующим в четырех томах и к мирским особам в одном томе, заключающие в себе драгоценные уроки христианской жизни, основанные на писаниях отцов-подвижников и собственном огромном духовном опыте, чуткости и проницательности смиренного и любящего сердца, изложенные с удивительною простотою, напоминающею писания святителя Тихона Задонского. Жизнь старца Макария, как и его предшественника, о. Льва, не обошлась без скорбей и огорчений, во исполнение слов Спасителя: “В мире скорбни будете”. Вскоре после выхода в свет жизнеописания старца Паисия Величковского с приложением его писаний и между ними статьи об умной Иисусовой молитве и о приемах обучения этой молитве, получено было на имя Натальи Петровны Киреевской анонимное письмо с резкими нападками на эту молитву, на старца о. Макария и на Наталью Петровну, выпустившую в свет такое сочинение. Нашлись и другие лица, также осуждавшие опубликование статьи старца Паисия и полагавшие, что подобные вещи должны храниться в глубине монастырских келий и не выноситься на улицу, к соблазну непосвященных. Упреки, высказываемые Н. П. Киреевской, были, в сущности, обращены к о. Макарию и доставили ему немалую скорбь. В начале пятидесятых годов новая неприятность постигла старца. Киреевские любили иногда приглашать его к себе, в село Долбино, и для его успокоения выстроили ему небольшой особый домик в саду, где он и проживал день, два и три во время своего пребывания в Долбине, отдыхая от непрерывного приема народа в монастыре. Слухи о том, что старец покидает по временам свой скит и живет вдали от него у светских лиц, были доведены до сведения митрополита Филарета, причем митрополиту жаловались, что посетители Оптиной Пустыни лишены возможности видеть старца и пользоваться его советами вследствие его отсутствия из монастыря. Митрополит написал по этому поводу письмо Н. П. Киреевской, в котором мягко, но решительно указал недопустимость проживания старца в Долбине. Наконец, в тех же пятидесятых годах еще одна неприятность постигла о Макария. По чьему-то ходатайству митрополит Филарет возбудил в Синоде вопрос о назначении о. Макария настоятелем Волховского монастыря Орловской епархии. Это предположение вызвало крайнюю тревогу как среди братии Оптиной Пустыни, так и среди светских почитателей старца, которым пришлось употребить немало усилий, чтобы убедить высшие духовные власти в том, то о. Макарий и по своему возрасту, и по своему здоровью, и по своему положению в Оптиной Пустыни не может быть взят оттуда. Так среди всевозможных огорчений и тревог подходила к концу жизнь о. Макария, и, наконец, 7 сентября 1860 года последовала его мирная кончина. День кончины старца Макария — единственный день в году, когда разрешается доступ в Оптинский скит женщинам, желающим помолиться в скитской церкви об упокоении души его. Это обстоятельство лишний раз подтверждает, какою исключительною и благоговейною любовью была окружена память кроткого и учительного старца.
Глава 6. Оптинский старец о. иеросхимонах Амвросий
Общепризнанного, бесспорного преемника себе старец Макарий не оставил Одни из его духовных детей перешли к его бывшему келейнику, о. Илариону, пользовавшемуся общим уважением и назначенному вместо о. Макария начальником скита. Другие выбрали своим старцем бывшего главного помощника о. Макария по просмотру и изданию писаний старца Паисия о. Амвросия (Гренкова), который после смерти о. Илариона в 1873 году сделался единственным общепризнанным оптинским старцем, носителем духа и заветов старцев Леонида и Макария.
Вскоре после кончины о. Макария произошли большие перемены в составе лиц, возглавлявших Оптину Пустынь. В 1862 году скончался о. архимандрит Моисей, управлявший обителью более тридцати лет, устроитель скита при Оптиной Пустыни, учредитель ее старчества, создатель всего ее духовного и хозяйственного распорядка и благосостояния. Через три года после него умер его брат и ближайший его сотрудник о. игумен Антоний; проживавший последние годы своей жизни на покое в Оптиной Пустыни. Оба брата были крепко связаны не только кровным родством, но и духовною дружбою. С юных лет они пошли одним и тем же путем монашеского подвига, вместе подвизались в Рославльских лесах, вместе трудились над устроением Оптинского скита. До самой кончины о. Моисея о. Антоний оставался неизменно его духовным сыном. Если о. Моисею преимущественно был присущ дар мудрости, то о. Антонию было более свойственно нежное, любящее сердце, о чем свидетельствуют и его записки, и его письма, напечатанные после его смерти.
Н. П. Киреевская после первого знакомства с ним отозвалась о нем, что в этом старце “особенно отличаются его возвышенное простодушие и всеобъемлющая любовь”.
Со смертью трех вышеупомянутых лиц закончился второй тридцатилетний период в жизни Оптиной Пустыни. Во все продолжение этого периода старцы Макарий, Моисей и Антоний являлись вдохновителями и руководителями духовной и материальной жизни оптинского братства. Но и после их смерти начатое и совершаемое ими дело воспитания духа и строительства жизни монашеской общины не прекратилось и не заглохло, а нашло себе новых исполнителей в лице их преемников и продолжателей — настоятеля Оптиной Пустыни о. Исаакия, старца о. Амвросия и скитоначальников о Пафнутия, о. Илариона и заступившего его место с 1874 года о Анатолия (Зерцалова), явившихся верными хранителями и исполнителями заветов оптинских старцев первого — старшего поколения.
К более близкому знакомству с этими новыми деятелями Оптиной Пустыни мы теперь и обратимся.
О Исаакий, заместивший о. архимандрита Моисея, происходил из богатой купеческой семьи города Курска — Антимоновых. Его отец торговал скотом, и сам о. Исаакий в молодости своей ездил по ярмаркам. Эта жизнь не удовлетворила его. В душе его жило и тянуло его в иной мир глубокое религиозное чувство. И вот в один прекрасный день произошла обычная в жизни наших подвижников история. Выехав из дому на одну из украинских ярмарок, молодой купец, губернский франтик, как он сам о себе потом отзывался, Иван Антимонов приказал своему кучеру повернуть лошадей на север и через несколько дней вместо украинской ярмарки оказался в Оптиной Пустыни, слухи о которой, вероятно, уже доходили до него В то время еще был жив старец о. Лев. По примеру других, Иван Антимонов явился к нему в келью за благословением и скромно поместился позади всех посетителей на стуле. Вдруг он слышит оклик старца: “Ванюшка, поди сюда”. Он никак не мог предположить, чтобы этот оклик относился к нему, так как, во-первых, в Оптиной Пустыни никто в то время не знал его, тем более по имени, и, во-вторых, он не привык к тому, чтобы его, богатого купеческого сынка, кто-нибудь чужой называл так запросто “Ванюшка”. Этим именем его называл только его покойный дед. Поэтому он, не обращая никакого внимания на оклик, продолжал спокойно сидеть на своем месте13. Однако стоявшие около него засуетились и стали толкать его, говоря: “Иди, это тебя старец требует!” Тогда Антимонов, пораженный тем, что старцу известно его имя, поспешил к нему, и происшедший между ними разговор определил его судьбу: Антимонов навсегда остался в Оптиной Пустыни. При постриге в монашество он получил имя Исаакия. Это был удивительный человек, олицетворение простоты, естественности, скромности и глубокой молитвенной собранности. Он не мог без слез совершать литургию. Его преданность и послушание старцу были всецелы. Более тридцати лет (знаменательное число в истории Оптиной Пустыни) он оставался настоятелем монастыря и говорил, что по молитвам старца он за все это время не знал никакой скорби. О его необыкновенной молчаливости ходило немало рассказов. Однажды по случаю какого-то праздника в одном из монастырей там было архиерейское служение. В числе сослужащих был и о. Исаакий. После службы все собрались в покоях настоятеля пить чай. Шел оживленный разговор. Один только о. Исаакий молчал. Наконец, владыка, желая и его втянуть в разговор, обратился к нему и сказал: “А что же вы, о. архимандрит, ничего нам не скажете? Я вижу, что вы только слушаете...” “Владыко святый! — ответил о. Исаакий. — Если все будут говорить, то кто же будет слушать?” О простоте, скромности и незлобии о. Исаакия можно судить по следующему случаю. Какой-то проходимец-странник, каких немало шатается по монастырям, проживая по странноприимным, питаясь по трапезным и получая милостыню от настоятелей и казначеев, пришел за милостыней и к о. Исаакию, и оставшись им почему-то недоволен, грубо сказал: “Вот ты и игумен, а не умен!” О. Исаакий добродушно ему ответил: “А ты, брат, хотя и умен, да не игумен!” Мне пришлось видеть о. архимандрита Исаакия в июне 1894 года, за два месяца до его кончины, когда он уже был глубоким старцем. Он был среднего роста, довольно полный, сутуловатый старец, с длинными, густыми седыми волосами, со спокойным, серьезным, прямым взглядом больших серых красивых глаз. Меня, студента духовной академии, мальчишку, он принял внимательно, ласково, сердечно, и много рассказывал о себе. На прощанье он вынес мне жизнеописание оптинского старца Леонида и, подавая его, сказал: “Возьмите, читайте: он тоже был из купцов”. Меня очень тронули тогда и эти слова его, и его богослужение, совершаемое им со слезами на глазах, и благодаря ему навсегда установилась сердечная связь между мною и Оптиной Пустынью с ее старчеством.
О скитоначальнике иеромонахе Иларионе говорят, как о верном и опытном в духовной жизни ученике старца Макария. По смерти последнего он был духовным отцом Н. П. Киреевской и был ею очень почитаем. Ходили слухи, что между его духовными детьми и духовными детьми о. Амвросия происходили споры из-за того, кто из этих двух старцев “выше”, но нужно сказать, что Н. П. Киреевская не принимала участия в этих спорах и считала, что “оба старца лучше”. Когда о Иларион скончался в 1874 году, его место начальника скита заступил молодой еще иеромонах Анатолий (Зерцалов), студент Калужской Духовной семинарии и ученик старцев Макария и Амвросия. Он говорил о себе, что он двадцать лет молил Бога дать ему простоту, и, наконец, вымолил ее. Его считают опытным делателем Иисусовой молитвы. Когда впоследствии старцем Амвросием была устроена Казанская Шамординская женская община, о. Анатолий стал ближайшим помощником старца в деле устроения этой обители и в духовном руководительстве сестер. Имеются в печати его письма к монахиням, проникнутые особенным, восторженным, каким-то “пасхальным” одушевлением, и в этих письмах он постоянно напоминает о необходимости неустанной внутренней Иисусовой молитвы и указывает, как можно научиться этой молитве и преуспеть в ней. Будучи весьма скромным, он обладал чувством высокого личного достоинства и во всяком обществе умел быть одинаково общительным, занимательным и учительным. Шамординские сестры сохранили о нем самое светлое и благодарное воспоминание, как о своем мудром и любвеобильном старце.
Со старцем Амвросием у него всегда были самые искренние и близкие сыновние духовные отношения. О. Анатолий скончался в январе 1894 года, за семь месяцев до кончины
ebooksa