Коварная ложь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что странно, так это то, что я двадцать два года называла ее мамой, и понадобилось ее письмо, чтобы я прекратила. – Она распахнула холодильник, который обслуга держала полным для себя, и вытащила пачку замороженной фасоли. – Тут даже срок годности еще не истек.

Я ничего не ответил, глядя, как она подходит ко мне. Она прижала пакет к моему глазу. Сначала нежно, а когда я не дернулся – плотнее.

– Это все ты, да? – спросила она.

Я понятия не имел, о чем она. Она прерывисто вздохнула.

– Эйбл был придурком, и я думала о мести. Если бы ты не сделал это, то сделала бы я. Спасибо тебе.

Она пристально смотрела на меня, словно у меня могло быть сердце. Я потянул себя за воротник, только сейчас вспомнив, что надел «Хенли», а не рубашку. Ее дыхание касалось моего лица, пробегало по шее. Мята и клубника, которую она ела у мамы.

Если она не шелохнется, я поцелую ее.

К черту Рида.

К черту Гидеона.

К черту Вирджинию.

Забавно, что я никогда не хотел поцеловать никого раньше, а теперь я мог думать лишь о том, как овладеть губами Эмери.

– Держи лед. – Она положила мою руку на мороженую фасоль, задержавшись взглядом на моих губах. – Интересно, в моей комнате все так же?

Все было так же.

Я не сказал ей этого.

Ее взгляд вновь упал на мои губы. Резкий выдох подтвердил, что она тоже хотела, чтобы я ее поцеловал. Еще три секунды, и я ей уступлю.

Две.

О…

Она отступила и пошла в свою спальню. Мы прошли библиотеку, музыкальную комнату, комнату ее родителей и игровую, не заглянув ни в одну из них. Если бы я не знал, я бы решил, что она выросла не тут. Что эти стены, эта крыша, этот гребаный паркет под нашими ногами ничего не значили для нее.

На самом деле она вела себя так, будто не претендовала на это место. Это беспокоило меня. Не в романтическом смысле «мыс-Эмери-познакомились-тут», а в том смысле, который относился не столько к нам, сколько к тому факту, что она считала, будто должна отбрасывать прошлое, чтобы оставаться сильной.

Она не должна была делать это.