Да.
Я не ответил, наблюдая, как она склонила голову набок и осмотрела себя в зеркале. Удовлетворение отразилось на ее лице при виде увядающих роз, украшающих платье. Она потянулась через меня к тумбочке и схватила тюбик туши по крайней мере четырехлетней давности.
Я выхватил тушь.
– Тебе она не нужна, или мне придется объяснять прессе, почему у моей спутницы Четвертого июля были покрасневшие глаза.
Она тихонько хмыкнула.
– Там еще должен быть гольф. Но у нас обоих неподходящие наряды, что, вероятно, будет единственным забавным моментом во всем этом.
Ее рука нашла древний тюбик гигиенической помады и провела ею по губам, вероятно, нанеся на них какую-нибудь заразу, но я бы все равно поцеловал ее.
Она пнула четыре гигантские коробки у туалетного столика, платье на бедре задралось.
– Думаешь, я смогу запихнуть это в гардеробную?
– Гардеробную?
Ее рука метнулась к губам.
– Дерьмо.
– Гардеробную? – повторил я, пытаясь понять, почему ее вдруг охватила паника. – Выкладывай.
– Нэш…
– Я посмотрю. – Я открыл одну из коробок. Груды футболок «Уинтроп Текстиль». Я не знал, что думать об этом, кроме того, что я нуждался в ее футболках, но мне ненавистно было то, откуда они взялись. – Ты знаешь, я последователен. Нам обоим будет проще, если ты скажешь мне.
– Это не так уж важно.
– Скажи мне, – настаивал я, – не лги.
Она сдалась при слове «ложь», на секунду у нее проскользнуло виноватое выражение.
– Я жила в отеле, в гардеробной.
Я взорвался.