Потаенное судно

— Хлопчики, где вы?

— Туточки, баушко, — ответили глухо.

— Вставайте, будем от пожару ховаться! — Голос ее звучал ровно, уверенно. Детям передалось ее спокойствие.

— Куда ховаться, баушко?

— А погреб забыли?

— Погреб?

— Ну да! Вставайте. — Подгребла к себе одного и другого. — Охрим Тарасович ладился было копать на дворе. Не, кажу, копай в кухне. — Свободной левой рукой показала вниз, на вделанную в пол деревянную ляду, прикрывающую погреб. — Заторопила: — Вставайте, хлопчики! Скоренько, мои голубята, скоренько. А то огонь, бачите, як пече, дымом очи выедае.

Она сгребла их себе под мышки (где и сила нашлась!), спустилась с лежанки. Открыв крышку погреба, сошла с ними по земляным ступенькам вниз, посадила их в углу, прямо на кочаны капусты, прижимаясь к ним грудью, прикрывая их плечами, шептала утешительно:

— Ах вы, мои гайдамаки неслухняные… гайдамаки мои хорошие… гайдамаки родные…

8

До Лисьего Носа Антон добрался на барже. До Ленинграда доехал на попутной машине. Он давно задумал побывать в Василеостровском районе. Ему хотелось заглянуть в тот угловой краснокирпичный дом, в котором жили мать и отец Лотохина, — командир о них много рассказывал. Антон считал, что, кроме него, никто этого сделать не сможет. Штурман эсминца, самый близкий товарищ Вячеслава Семеновича, погиб вместе с кораблем. Капитан-лейтенант Гасанов оставался на острове. Где он сейчас, что с ним — неизвестно. Тима Бестужев и Петро Бахмут ушли на катерах на Ханко. Да и попав в Ленинград, догадаются ли сходить? Конопля бы навестил стариков Лотохиных, но где он? Вот и решил Антон, что, кроме него, навестить больше некому. И гостинцы приготовил: банку консервов да хромовые ботинки, совсем новые, всего несколько раз надеванные. Понимал, что по нынешним временам самым дорогим гостинцем была бы торба сухарей: голодают ведь люди, весь Ленинград истощал, но чего нет, того нет. Флот тоже на блокадном довольствии находится, так что хлебом не особенно разживешься.

Антон теперь катерник. Пусть не на «охотнике», на торпедном, но все равно на катере. Тоже: и швец, и жнец, и на дуде игрец. Команда — раз-два и обчелся. Рабочих рук мало. Вот и достается боцману — «огребает полундру». На берегу — всем обеспечь, содержи катер в ажуре. В море — прикипай к пулемету и гляди во все «гляделки». Хорошо, командир звена лихой мужик попался. Лейтенант Богорай. С таким не заскучаешь. Это он взял Антона с острова, считай, умыкнул у Гасанова. Сперва попросил только на один выход, временно заменить боцмана, которого потерял накануне. Взял Антона на малое время, а задержал надолго. Когда пришел приказ эвакуировать гарнизоны с Моонзундских островов, Антон понял, что возвращаться ему на прежнее место нет смысла.

Прижился Баляба на новом корабле. И на Ханко пришлось сходить, и на Гогланде побывать. В последнее время базировались на Левенсаари, по финским шхерам рыскали. Немецкие караваны уже в море опасались выходить, так Богорай их в укрытиях выискивал. Отчаянный мужик. Сам он из оренбургских казаков. Говорит, катерники конникам — прямая родня, и там, и здесь — схожий аллюр. Богорай сух телом, невысок ростом. Чуб черный, густой, непокорный — все из-под фуражки выбивается. Глаза темно-карие, с зеркалящими зрачками. И усы у Богорая заметные: казацкого рисунка. Хозяин то и дело подбивает их концы вверх, чтобы в лице больше лихости было. На командире американская, черной кожи, меховая куртка на молниях, кожаные меховые брюки, болотные сапоги. Да и все катерники тепло одеты. Только с той разницей, что куртки да брюки не хромом покрыты, а плотной, водонепроницаемой защитного цвета тканью. Вся эта одежда получена по ленд-лизу.

Богорай вовсе не похож на Лотохина. Но тоже пришелся по душе Антону. Где ему, Балябе, лучше: на эскадренном миноносце или на торпедном катере? Спроси — не ответит. Лотохина Вячеслава Семеновича, конечно, не забывал, да и вряд ли когда забудет.

Антон спрыгнул с полуторки на Кировском проспекте, как раз напротив Малой Посадской. Спустился вниз. Пересек сад, вышел на мост, что через Малую Невку переброшен. Его охватило ледяным ветром. Застегнул ворот шинели на крючок, подтянул потуже ремень, разгладил складки, протер рукавом потускневшую бляху, придавил зубами на всякий случай ленточки бескозырки. Зажимая под левым локтем сверток с гостинцами, угнув против ветра голову, широко зашагал в сторону Васильевского острова.

Город был необычно тих и пустынен. Только где-то вдали постукивали орудия, доносился еле слышный шум самолетов. Морозный воздух — сухой и прозрачный. Полдневное низкое солнце светило холодно и скупо, его лучи скользнули по воде, по домам, вода в реке зыбилась крупной болотного цвета зыбью.

Войдя в подворотню, Антон пересек двор, поднялся на третий этаж, долго стучал кулаком по белой металлической ручке двери. Стукнул несколько раз носком ботинка. Дверь бесшумно отворилась. Перед Антоном стояла рослая молодая женщина в длинном стеганом халате. Темная шаль, глубоко запавшие глаза и особенно чернота под ними сильно старили ее. Женщина пригласила:

— Да, да, проходите.

В комнате было холодно, потому неуютно, неприветливо.

Женщина усадила его на диван, накинула себе на плечи шерстяное одеяло.