Потаенное судно

Настасья Яковлевна наряжала их в старые ватные фуфайки, подворачивая длинные рукава. На головы надевала суконные треухи, такие когда-то в детских домах носили.

— Гуляйте!

То и дело подсмыкивая куцые штанишки, гупая просторно сидящими на ногах сапогами, неслись хлопцы вниз, до речки Берды. Там, в полуобвалившемся окопном рву, были у них свои дела-заботы. Каждый оборудовал себе боевую ячейку: выложил из камня амбразуру, выдолбил в стенке нишу «для боезапаса», сделал ступеньки для того, чтобы удобно было выскакивать изо рва «в атаку». Винтовки выпилили из досок, наганы смастерили из ореховых сучков, «боезапас» состоял из нескольких отстрелянных гильз да расплющенных пуль, которые выдолбили из кирпичных стен. Одним словом, потеха. Но вот недавно, копая ржавыми рессорными пластинками «бомбоубежище», хлопцы наткнулись на ящик с бутылками — настоящее оружие. Коля и Сережа распознали его. Такой же точно ящик, такие точно бутылки они видели у красноармейцев, ночевавших на Балябином дворе. Бутылки назывались противотанковыми. Было говорено: кидаешь в немецкую броню — броня огнем охватывается. Ящик хлопцы перехоронили, взяв на всякий случай по бутылке в карман фуфайки.

Настасья Яковлевна наткнулась на запечатанные бутылки, долго допытывалась «що це таке?». Но ее «гайдамаки» оказались стойкими, тайны не выдали. Отнесла Настасья Яковлевна бутылки в сарай, поставила в нишу, в ряд с другой стеклянной посудой, наполненной разными жидкостями: скипидаром, керосином, кислотой (кислоту Охрим Тарасович держал для паяния). Поставила да и забыла. А вот хлопцы не забыли. Они стали дожидаться удачного часу, чтобы достать бутылки из ниши, пустить в ход.

И дождались…

Издали заметили две легковые немецкие танкетки, которые, пыля по Петровскому шляху, приближались к селу. Коляшка, считая себя старшим, приказал Серому лететь в сарай за бутылками. Когда немецкие машины поравнялись с каменной бабой, Серый уже лежал рядом с Коляшкой за земляным валом, отделявшим подворье от улицы. В руках у них было по бутылке. Договорились бить в то место, где выхлопная труба.

Чуть пропустив переднюю танкетку, братья метнули бутылки ей вдогонку. Бутылка Сергея угодила в нужное место. Смачно хрустнула, стукнувшись о металл, вспыхнула просторно разлившимся пламенем.

— Тикай! — крикнул Сережа брату, первый вскочил на ноги, побежал к дому. Коля метнулся за ним.

Пулемет второй танкетки полоснул по ним крупнокалиберными. Но братья успели скрыться в сенях. Пули тевкнулись в саманную стену, продолбив крупные ямки в глиняной штукатурке. На хате остался темный, косо прорезанный шрам.

Подбежавшие солдаты ударили по двери прикладами автоматов. Но братья успели запереть ее на железный засов. Ставни на окнах тоже были закрыты, заперты изнутри. Настасья Яковлевна втащила онемевших от страха пацанов в кухню, посадила на печь, накрыла кожухом. Почувствовав слабость в ногах, села на лежанку, сцепила руки, потерянно качая головой, беззвучно шептала:

— Шо вы наробили, шо вы наробили…

Она не знала, что именно произошло, но догадывалась: стряслось что-то непоправимое, если по ее дому ударили пулеметы.

— Сидите и не пикните! — погрозилась кулаком на печку и пошла в светлицу.

Она хотела посмотреть, что делается на улице. Подойдя к окну, заглянула в узкую щель между ставнями и отшатнулась. Перед домом горела немецкая машина, вокруг нее суетились солдаты, кидая в огонь землю лопатами, ведрами, пытаясь сбить с брони зеленое пламя…

— Сохрани и помилуй! — только и успела прошептать Настасья Яковлевна. Ее губы свела холодная судорога: было слышно, как плескали бензин по стенам хаты, как шуршали соломой, обкладывая хату вокруг. «Последний стожок разворошили!» — пожалела она, ясно понимая, что не об этом надо сейчас беспокоиться.

В сухом декабрьском воздухе споро полыхнуло пламя, охватывая все постройки разом. Прямой высокий огонь, облизывая стены, поднялся до застрех, проник на чердак. Пожираемые огнем, трещали старые стропила. Не выдержав тяжести черепичной крыши, они рухнули разом. Хата вдруг сделалась низкой и убогой, словно землянка.

Соседи, боясь приблизиться, стояли каждый в своем огороде, в ужасе глядя широко раскрытыми глазами на корчившуюся в огне Балябину хату.

Настя долго не могла найти себя. Горячий чад давил ей горло, обжигал глаза. Ступая по-пьяному, направилась в сени, попыталась открыть дверь, но дверь подперли снаружи. Вернулась в светлицу, хотела вынуть чеку, которой закладывается шкворень ставни, но раскаленная чека успела прикипеть к шкворню, не поддавалась, опаляла пальцы. По окну секанули из автомата. Настя поняла: выхода нету.

— Як же дети? — почти вскрикнула и метнулась в кухню.

Зеленый дым густо окутал печь не разглядеть печи. Настя влезла на лежанку, протянула руку вперед, нащупала овчину.