Когда Антон услышал в сводке Совинформбюро о том, что наши войска совместно с кораблями и частями Азовской военной флотилии освободили город Бердянск, его охватили безволие, равнодушие. Весь он ослаб, обмяк. Захотелось лечь и лежать, лежать без единого слова, без единого движения. «Как же они, родные мои? Где они?..» Вырвав тетрадочный листок, написал письмо в сельсовет и адресовал его не Евграфу Мостовому — председателю, а Пилипу Сухоручко — секретарю, которого считал инвалидом, непригодным к службе и потому постоянно пребывающим там, в слободе, в сельсовете, на месте своей работы. Так, посчитал, будет вернее, надежнее. В письме просил сообщить, есть ли кто живой. Поставил номер своей полевой почты.
Ответ не приходил.
Бои шли в Прибалтике. Финляндия к этому времени уже вышла из войны. Ленинград, бывший не так давно в блокаде, стал далеким тыловым городом. Войска генерала Баграмяна, верилось, скоро пробьются к морю на самой южной оконечности Литовского побережья. И тогда отрезанная группировка гитлеровских войск попытается спасаться морем. Вот тут и прибудет работы флотской авиации, тут и придется потрудиться подводным лодкам, торпедным катерам и всем иным легким силам флота.
Войне пошел четвертый год. Кто мог предвидеть, что она так затянется? Кто мог подумать, что хватит на нее, проклятую, сил, хватит мин, бомб, торпед, снарядов? Но, оказывается, хватило. И не только хватило, но еще и прибавилось против прежнего. Прибавилось и кораблей. Много новых БТЩ (быстроходных тральщиков) плавает по заливу, целые дивизионы катерных тральщиков, катеров «МО» и особенно бронекатеров. У торпедников тоже пришло пополнение: новые килевые катера «Д-3». Прочные, сильные посудины. И, что особенно дорого, мореходные: в шторм и в бурю годны. Это теперь необходимо: идти-то придется вон куда!
Да и матросы уже не прежние. И не потому, что шрамов у них да орденов прибавилось, нет. Просто вошли в дело по-настоящему, втянулись в работу. Она для них стала привычной. Правда, к смерти никому не удавалось привыкнуть. Смерть по-прежнему оставалась страшной. Но ее как-то меньше стали замечать, меньше о ней думать.
В хозяйстве Богорая тоже многое изменилось. Сам Богорай теперь не лейтенант, командир звена, а капитан третьего ранга, командир отряда, состоящего из четырех торпедных кораблей. На плечах Богорая появились золотые погоны с двумя черными просветами и одной звездой посередине. На груди командира отряда уже три ордена: два Красного Знамени и еще один, странный для моряков, малопонятный Богораю — орден Богдана Хмельницкого. Он получил его за разгром колонны шюцкоровских катеров. Дорогой орден, необычный. На всем флоте сейчас не сыскать такого другого.
У Антона Балябы на плечах погоны мичмана, да и на груди кое-что поблескивает. На левой ее стороне к кителю приколота медаль Ушакова с серебристой цепочкой по бокам ленты — голубой с белым. На светлом поле медали профиль знаменитого флотоводца. Кому же из моряков не дорога такая награда? И орден у Антона. Название ему дано по времени и событию: «Отечественная война». Степень — вторая: с серебряными лучиками. Вручал его Балябе, как, впрочем, и всем остальным, сам Трибуц — командующий флотом. Собирали личный состав во дворе бригады торпедных катеров и вручали. Многие тогда получили награды. Петруня Бахмут награжден медалью «За отвагу», старшина мотористов Каро Азатьян — Красной Звездой. Петруня, друг еще по эскадренному миноносцу «С», вступил теперь на Антоново место: боцманует на катере, за пулемет садится. А Баляба в рубке, у штурвала стоит, командиром катера назначен.
В рубке они стоят втроем: у самого левого края — командир отряда Богорай, рядом с ним, у штурвала, — Антон Баляба. Справа приткнулся к стенке рубки Каро Азатьян — старшина первой статьи, старший в группе мотористов. Его ребята внизу — их двое — у моторов жарятся. А он наверху. Ловит знаки-приказания командиров, передает их в моторный отсек. Все трое одеты в кожаные черные куртки на меху. На головах шлемофоны, на глазах очки, как у летчиков. Катерника от летчика отличить трудно. Да и работа у них похожа: быстрота, маневр, внезапность. Если уж говорить о всех людях на катере, то следует упомянуть еще одного немаловажного члена экипажа — радиста. Он сидит внизу, в неимоверно тесном отсеке. И вообще, тесно на этой «скорлупке». Крохотная она. Правда, топит корабли любого калибра. И, пожалуй, чем он крупнее, тем она на него идет охотнее. Верится, специально о ней сказано: мал золотник, да дорог…
…Богораевская четверка катеров укрылась за пологим каменистым мыском острова, недавно занятого нашим десантом. Караван немецких судов пробивался к Таллину. Ему никак нельзя было миновать остров. И уж конечно немцы знали, что там стоят береговые орудия, знали их калибр и дальность стрельбы. Как не знать: ведь здесь они сами их устанавливали. Убираться с острова пришлось так спешно, что взорвать установки не успели. Караван шел на риск. Но что поделаешь, удерживаемый гитлеровцами Таллин требовал помощи.
Богорай рассчитывал атаковать суда в момент их поворота и выхода на новый курс. Но пришлось выйти из укрытия раньше. Когда самолеты наведения дали Богораю обстоятельную справку о караване, он определил порядок выхода катеров на сближение.
Немцы облегчили задачу. Опасаясь островных орудий, они пустили по курсу катера прикрытия, приказав им поставить дымовую завесу. Баляба посмотрел на Богорая. Ничего не говоря, растянул рот в улыбке, кивнул головой, туго обтянутой кожаным шлемом, в сторону каравана, подумав при этом об их флагмане, приказавшем поставить дымзавесу: «Дурак не дурак, и умный не такой… Надымил на свою голову, прикрыл наш выход, спасибо ему. Не тот пошел фриц. От страха, что ли, глупеть начал?» Глаза Антона спрашивали у Богорая «добро».
— Давай! — Командир отряда секанул воздух рукой, передал на катера: — Выходить в атаку. Аппараты «на товсь»!
Катер Антона кинулся первым, обогнув мыс, пошел на сближение. Остальные катера выходили на караван строем фронта. Когда суденышко Балябы вынырнуло из дымовой пелены, перед ним возникла стена борта немецкого транспорта.
— Пли! — приказал Баляба.
Петруня Бахмут нажал ручку спуска. Правая торпеда скользнула по желобу за корму, начала набирать ход. Не дожидаясь ее взрыва, Антон высматривал цель, по которой можно было бы ударить левой торпедой. Прямо по курсу шел сторожевик. Он заметил катер Антона. Забухали два семидесятипятимиллиметровых орудия. Но огонь был поздним, бесприцельным. Торпеда угодила в носовую часть сторожевика. Дернувшись от взрыва, он тут же уткнулся носом глубоко в воду. Еще какое-то время виднелась над поверхностью его узкая корма, конвульсивно проворачивались темные широколопастные винты.
12
Богораю было приказано выходить с вечера в дальнюю губу, чтобы в ночной темноте скрытно взять там наших людей. Что за люди, не объяснили. Указали только их число и пароль.
Катера вышли из Нарвского залива еще засветло. Богорай дал команду держаться мористее. Штурман отряда, молоденький щуплый старший лейтенант, недавно пришедший на катера, рассчитал курс и скорость, определил время подхода к заданной точке. Добыв необходимые данные, доложил о них командиру. Богорай, прислонясь к стенке, глядя в прозрачный ветровой козырек рубки, слушал, как звучит в его ушах голос штурмана, находящегося в это время внизу, в каюте.
— Когда, когда? — переспросил.
Штурман повторил, что около полуночи.
ebooksa