Кувшинка присел над ямой, наклонился пониже, поймал Миколу за овчинную голову, выволок наверх.
— Казнить или миловать?
— Не бейте, дядечку, вы хороший! — вдруг пустился на хитрость, вспомнив Кувшинкину давнюю слабость. — Вы же в бакинских комиссарах служили!
— Ласковый, чертенок, знаешь, чем Кувшинку умаслить.
Дело в том, что Кувшинка рассказывал о себе, будто был он одним из двадцати шести бакинских комиссаров, казненных в песках среднеазиатской пустыни. Побывал, мол, под истреблением, но чудом спасся. Рассказывает он эту историю только в большом подпитии. Трезвым о ней помалкивает. Хотя, если другие ее повторят, не опровергает.
Кувшинке еще разок захотелось послушать о своем вымышленном славном прошлом, в которое он с годами все больше начинает верить.
— Комиссаром, говоришь?
— Ага! Все знают, комиссаром! Вас и под конвоем гнали, и под пулю ставили. А вы до сих пор живой.
«Ух хитер, стервец! — Даже слеза опекла давно не бритую Кувшинкину щеку. — Гляди, как растравил душу!»
Живет, видимо, в человеке страстное желание чего-то необычного, чего-то такого, что ум и сердце поражает. Своя-то собственная жизнь протекала не шибко: с поля да на поле, может, иной раз на мельницу съездишь или, скажем, на половодье полюбуешься. Вот и все твои наблюдения. А между тем — какое время бурлило, какие пожары бушевали! Было где и людей повидать, и себя показать. Но человек по тем или иным причинам оставался в стороне от событий. И вот когда все, считай, утихло, когда река вошла в свои берега, глядит человек — опоздал во всем, завидует другим, тем, кто побывал в настоящем деле. И, не находя красных дней в своей судьбе, берет он взаймы чужую долю и тем свою пытается скрасить.
— Двадцать шесть, говоришь? — переспрашивает умиленный Кувшинка.
— Ага! — подтверждает Микола и, подумав, добавляет для убедительности: — Бакинских…
Насытившись заемной славой, Кувшинка поворачивает голову к Антону:
— А ты чего же не утек?
Тошка признался:
— Не можно. Мне надо за Миколку заступаться.
— Вот сукин кот! В школе так научили?
Разглаживая босой ногой пыль, глядя в землю, Антон неохотно пояснил:
— Дядько Потап казали, шо коммунар коммунара не даст в обиду.
— Ай, молодец! — Хозяин двора хлопнул себя по коленке. — Значит, дядько Потап?
ebooksa