Потаенное судно

Он понимает, аэропланный завод — не шутка. Это тебе не «крылья коммунара», которые мастерил с Гнатом Дымарем. Тут дело настоящее…

— Крекинг-завод! — показывает Касим на трубы, что чуть в стороне.

Но «крекинг» для Тошки слово далекое, ничего не говорящее. Он не отводит взгляда от труб авиазавода. Все его помыслы сейчас там. Видится ему, будто из огромных цехов-ангаров выкатываются железные птицы и сразу же взлетают в небо, паря над морем.

— Мимо поедем? — спрашивает он у Касима все о том же авиазаводе.

— Нет, там другой, Мелитопольский дорога лежит.

Досадно Антону. Но вскоре его досада заслоняется радостью: «запорожец» вышел на крутой спуск, внизу открылся город. Как-то вдруг, неожиданно открылся. Антон растерянно оглядывается на Касима, как бы спрашивая: не во сне ли это? Тот разводит руками, произносит всего одно слово, но так, чтобы этим было все сказано:

— Бер-дян-ка!..

Тошка повторил еле слышно:

— Бер-дян-ка…

Слева прогрохотал последний вагон товарняка и скрылся за домишками, лепящимися по крутизне оврага. Справа от дороги — корпуса цехов. Тошка уже знаком с этим заводом. Не однажды он читал надпись на железных сиденьях косилок: «Завод сельхозмашин им. 1-го Мая». Дальше обозначался город.

— Но где же море?

Тошка поворачивается то вправо, то влево, напрягая глаз, но моря как не бывало.

— Пачему крутишь голова? Сматри туда! — Касим, поняв, что ищет его друг, показал рукой вперед, поверх домов, поверх бульваров.

Море только угадывалось. Отсюда, с высоты спуска, его голубизна обычно бывает легко различимой. Но сегодня знойное густое жарево, легшее белесой дымкой на море, притушило его блеск, обесцветило. Море омертвело, слилось с небом, сделалось трудно различимым в мутном солнечном тумане.

У ворот порта часовой с карабином за плечами остановил тракторный поезд. Он посмотрел на бумаги, поданные Охримом Балябой, кивнул в сторону Антона, приникнувшего на подводе, что тому надо слазить на мостовую.

— Подожди нас тут. Мы недолго, — успокоил сына Баляба.

Когда последняя бричка прицепа скрылась за каменным складом, часовой взял ворота на засов, подмигнув растерянному Тошке, проговорил:

— Служба, слышь, строгость любит! Да ты не боись, подойди к будке, стань в тенек. Сгоришь ведь, дожидамшись!

Часовой подошел к караулке, снял карабин, прислонил его к стене. И, как бы почувствовав свободу, расправил узкий сыромятный ремешок на гимнастерке, присел по-домашнему на порожек.

— Коммунарий, значитца? — спросил, раскуривая цигарку.