— Особливо молодежь, что там, в кутку, — показал рукой. — Ага, до вас обращаюсь. Тут не посиделки.
Махорочный дым мертвым сгустком висел над головами. Духота была горькой и давучей.
Счетовод, склонившись над своими бумагами, поиграл плечами, будто разминаясь. Оттолкнувшись от стола, решительно вскинул голову, шевельнул копну пшеничного чуба.
— Для чего мы, граждане, собрались под одной крышей? Для какой надобности существует наша дорогая «Пропаганда»? — задал он веский вопрос и продолжал после некоторой остановки: — С маху и не ответишь. Она, наша коммуна, одна-одинешенька. Кругом глухая степь, как пустыня, а тут вот, на хуторе, сад-виноградник цветет, райские яблочки зреют. Для чего нас Советска власть сюда собрала? А для того, отвечу, чтобы научить уму-разуму. Чтобы привыкали работать вместе, жить вместе, все делить меж собою по-людски, и солодкое и соленое. Чтобы мы привыкали к тому слову, которое коммунизмом кличут, чтобы мы не шарахались от него, как быки от трактора «запорожца», а шли смело вперед, железным шагом к намеченной пролетарской цели, чтобы всему селу, а также окрестным слободам пример свой передовой указывали.
Кто-то восхищенно прогудел в кулак:
— Складно, сукин сын, выводит, як на гармонии грае!
Но собрание пропустило это замечание мимо ушей, не шевельнулось. Все находились словно в оцепенении.
Кравец расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, но тут же, как бы передумав, снова застегнул ворот.
— Многие граждане ведут сознательную линию, поступают в соответствии с пролетарским учением — честь им и хвала. Они пришли в коммуну, привезли свои манатки для чего? Для того, чтобы отдавать свои силы труду и пользоваться общим благом. Они, эти коммунары, садятся за совместный стол с чистой совестью и спокойной душой: мы, бачь, зробили все, что могли, теперь нас накормите…
Из угла подсказали:
— Затиркой!
Все обернулись на голос. Кравец подхватил замечание, нисколько его не смутившее:
— И затиркой! На разных этапах времени, граждане, будут разные оплаты. Начинаем с затирки, а там, может быть… — Запнулся, подыскивая в уме слово, которое враз бы определило и сытость, и достаток, и заманчивость той далекой жизни, ее непохожесть на нынешнюю. — Начнем с затирки, балакаю, а там, может быть… — Кравец долго искал нужное слово, — и к мармеладу подойдем!..
Слово найдено. Даже собрание облегченно вздохнуло, заулыбалось находке. Кравец поискал в карманах платок. Не обнаружив его, вытер подбородок по-селянски, рукавом гимнастерки.
— Другие же люди шли на хутор и думали: «Подивимось, шо за кумедия. Балакают, робишь як робишь, ешь як умеешь». Вот так они и существуют. Однажды, едучи из города, увидал такую картину: стоит в кукурузе подвода, запряженная быками. Скотина ведет потраву, аж пена с губ до земли свисает, а хозяина не видать. Шукаю, где же погоняльщик. Оказывается, в бричке. Зарывшись в сено, храпит, аж труха по сторонам разлетается… Вопрос стоит так: куда движется данный индивидуй, к великой пролетарской цели или, может, еще куда?
— В кукурузу! — прыснула одна из молодиц.
— Кто он такой?
— Хвамилию укажи!
— Личность известная, — продолжал Кравец. — И поговорить мастак, и позубоскалить. Только вот коммунского в нем ничего не наблюдается. Об общественном, говорю, мало заботится.
— Не тяни вола за хвост, кажи кто?
ebooksa