— Мы думаем иначе. Вчера на бюро разговор у нас состоялся… Так вот. — Волноваха сверкнул синевой глаз из-под густых, белесо-рыжеватых бровей, покатал желваки на скулах — видно было, волновался человек. — Нам поступил из центра запрос: выделить на киевские курсы птицеводов лучших людей. И мы бы хотели послать на учебу Полину Денисовну — нашу ударницу. Нехай она набирается науки, чтоб жить по-новому, по-советскому ладу!
— Горько-о-о!.. Горько-о-о!..
Застолье надрывало голоса. Молодые привстали растерянно. И не понятно было, чем они так смущены: то ли криками «горько», то ли сообщением секретаря райкома, которое сулило им в первые же месяцы супружества долгую разлуку. Но разве в такой суматохе соберешься с мыслями, разберешься в своем чувстве? Потом на свободе они все обдумают, обговорят, а теперь что — целуйся, раз громада настаивает, смейся-улыбайся гостям, держи голову на высоте, как того требует приличие.
Застолье уже начало рассыпаться. В общий гомон врезался высокий женский голос:
Гурт молодиц, толпящихся в сенях, завел самостоятельную песню-шутку:
Гармонист, решив, что наступило его время, развернул мехи, дохнул басовитыми вздохами, долго бродил вокруг да около, собирая в одно мотивы разных песен. Затем не для танца, а, видимо, просто так, для общего настрою заиграл старинный вальс «Над волнами».
Открыв задвижку трубы, отставив массивную железную заслонку печи, у ее черной пасти топтались два изрядно захмелевших мужичка. Курили, выдыхая клубы дыма, поглощаемые печью. Спорили, беря друг друга за петельки, о своем участии в гражданской войне, никак не могли доискаться до истины.
— Ты удирал от красных?
— Хто, я? Ни в какую!
— А хто ж удирал?
— Бывало, як зарядю свою орудию, як жахну — так все деникинцы рассыпаются, як горобци!
— Ты?..
— Я!
— Ты ж у Деникина служил артиллеристом?
— Ну?
— Чего ж деникинцы рассыпались, як горобци! Рази ж ты по своим жахал?
— Хто, я?
— Ты!
— Так я ж кажу, як зарядю свою орудию, як грымну — они хто куда!
— Хто?