Кукловод. Кровь Солнца

Глупо думать, что человек, столько лет посвятивший ножевому бою, может драться только ножом и с ним же в руках. Такой человек умеет двигаться, умеет работать в разных плоскостях и видит рисунок боя. А Рамон, при своем низком росте, отличался еще и той нервной, злой силой, которой наделены порой люди субтильные, и был проворен, как мангуст, который, по чьему-то там гороскопу, был еще и «его» зверем. Тотемом. Он не обучался боевым искусствам, но ударить мог очень жестко, и был вооружен — его нож, старая, настоящая испанская наваха с трещоткой, была при нем.

— Разговор ни к чему не привел, — констатировал лидер и первым кинулся на него. Странно. Рамон был уверен, что первым кинется тот, кто так нарочито рассматривал свои ботинки. Страшная обувь, с титановой вставкой в носке, литой подошвой и жесткой, как шкура носорога, кожей. Не ровен час попасть под такую.

В руке нападавшего сама собой, умело и быстро, раздвинулась телескопическая дубинка со стальным шариком на конце. В руке Рамона, не менее внезапно, с треском раскрылась наваха, с лезвием длиной двадцать пять сантиметров.

Шарик летел Рамону не в голову, а между плечом и шеей, удовольствие явно хотели растянуть. Появление на сцене ножа заметил только лидер, так быстро это произошло. Рамон ушел от удара и полоснул парня кончиком лезвия по верхней губе, сделав из страшного скина милейшего зайчика. В Испании, в старые, добрые времена, это было бы несмываемым позором, но здесь лишь раскалило страсти добела. Началась круговерть, в которой принимали участие четыре человека, три дубинки — близняшки и нож, настоящий испанский нож, видавший такое, что и Рамон бы сказать не смог — это был прощальный подарок его учителя, к которому тоже попал не из первых рук.

Наносить колющие удары в такой драке — идиотизм. Если нож застрянет в кости… Рамон блокировал опускающуюся дубинку предплечьем — тут главным было не попасть под шарик, а в остальном такая дубинка становится бесполезной — и полоснул нападающего, это был тот, что изучал ботинки, по глазам. Лезвие навахи прочертило лицо поперек, легко пройдя через нос, и глаза перестали видеть, а парень с диким воем покатился по земле.

Двое против одного. С тремя было проще, но что делать! Другой шарик все же догнал Рамона, с хрустом ударив в спину, слева от позвоночника, в районе лопатки. Сердце прыгнуло, чуть не остановившись, но то ли попали плохо, то ли сердце было хорошим — Рамон лишь мотнулся вперед и второй удар пришелся по касательной по затылку. Разворот, шаг внутрь невидимого круга, резкий выпад с глубоким приседом на левую ногу — и наваха крест-накрест полосует ноги скина с внутренней стороны. Да. Там артерия. Точнее, артерии. Ног-то две! Чтобы не думалось, лезвие снизу вверх скользнуло по гениталиям бедолаги, с силой, с оттяжкой, распахав там все, что было. Теперь поляну оглашало не сольное завывание слепого, а дуэт. Ловя дубинку лидера, а он был последним, кто остался, на руку, Рамон пропустил тяжкий удар кулаком слева в лицо. Попади такой удар в челюсть — драка была бы кончена, но удар пришелся в скулу и лишь бросил Рамона на землю. Дать ему встать вожак не собирался, удар ногой пришелся в ребра с левой стороны, отбросив Рамона по траве, следующий удар пришелся ему в район бедра, озверевший скин, похоже, просто бил в цель, которой был чертов нерусь, не понимая уже, как следует кончать этот балаган. Рамону удалось подняться на колени, и третий удар он встретил ножом, который не выпустил, в голень, лезвие прошло между костью и мышцей, и Рамон резко рванул его вверх, а потом сразу вбок, отделив здоровенный кусок мяса. Парень упал на колено, напоследок попробовав все же проломить Рамону голову, но не успел, голову Рамон убрал, удар пришелся по трапеции, а затем нож по рукоять вошел молодому недоумку в солнечное сплетение.

Рамон выдернул нож, оставив скина умирать, стоя на коленях (такое редко, но случается, человек так и не падает на землю, оставаясь стоять и после смерти), а затем, хромая и кособочась, добрался поочередно до двух других и проделал с ними в точности ту же операцию. На всю длину — в «солнышко».

Бешенство древней цивилизации, чьего прихода в неподходящий момент он так не желал, все еще бурлило в его крови. Именно оно спасло ему жизнь, охватив голову красной волной, приглушая боль и страх — но оно спасало только тогда, когда не охватывало слишком рано. В этот раз ему удалось отконтролировать его приходи и кинуть в нужное русло. Он обтер наваху о штанину одного из покойников, сложил ее, убрал и попытался подняться. Это ему удалось не вдруг, голова кружилась, дико болели ребра и спина, куда пришлись удары дубинок и сапог, а сердце, которое чуть не встало от удара, шло неровно, сбоило. Его вырвало на траву, потом навалился кашель, но обошлось без кровохарканья. Оставаться тут было явно не самой хорошей идеей. И он использовал горячку боя, еще не оставившую его, на то, чтобы убраться оттуда как можно дальше. Дело было к вечеру, он почти не испачкался в крови, а на смуглой коже синяк, который наливался на лице Рамона, был виден плохо. Кашляя, волоча ногу, почти не владея левой рукой, которая внезапно повисла после того, как он прошел уже метров пятьсот в сторону оживленных улиц (битва развернулась на склоне холма в огромном лесопарке) Рамон, стиснув зубы, дошел до первых жилых домов и вскоре затерялся в толпе, текшей по тротуару, прорезал ее и упал в такси, назвав шоферу адрес.

6

Какого черта вспомнилась ему эта драка? Рамон курил на балконе, глядел на закатное небо над этим городом, думал о своей первой кукле и вдруг воспоминание словно прыгнуло ему в голову, на внутренний экран. Стыдно? Жалко? Страшно? Ничуть не бывало. Рамон пожал плечами и вернулся в комнату, затушив окурок в пепельнице, стоявшей, по летнему времени, на подоконнике балкона.

В тот раз досталось крепко. В пылу великой битвы он ощутил только самые тяжелые и болезненные удары, осмотрев же себя дома, он обнаружил кучу синяков и шишек в самых разных местах, а левая рука в районе запястья, была прокушена. Спасла кожаная куртка, но усопший, видимо, был помесью дуры с бультерьером, так на запястье остались глубокие следы его зубов.

Он пролежал больше недели, диагностировав у себя сотрясение мозга, к счастью, легкое, пару сломанных ребер, к счастью, не пополам, а потому не воткнувшихся во внутренние ткани, а заодно и сильно задетый нерв в районе позвоночника, который и обездвижил, практически, его левую руку и ногу. Обращаться к врачам после такого Бородино было бы равносильно признанию в тройном убийстве. Так что он просто лежал, пил успокоительное и обезболивающее, много спал, а потом его железное здоровье взяло верх, он стал понемногу бродить по квартире, не шатаясь при каждом повороте, и вскоре заставил руку и ногу слушаться. Повезло. На полное восстановление ушло больше месяца, и Рамон даже вынужден был тогда задержать выполнение заказа из Германии на тростевую куклу, а от пары заказов и от приглашения на встречу выпускников просто отказаться.

В этом мире ничего просто так не бывает. Совсем. Он понял вдруг, к чему накатило на него это воспоминание. Это было подтверждение правильности его выбора — если сражаться так, как он тогда, лицом к лицу, то кончит он и очень скоро, как и его папаша когда-то. Окажись на месте трех дураков столько же профессионалов — и разговор вышел бы коротким до слез. Лицом к лицу драться нельзя. В той войне, что он начал, его лицо мелькать не будет вообще.

Утром он вышел из дома, купил билет на скоростной электропоезд и через пару часов был в Москве, где приобрел с рук множество сим-карт и несколько дешевых мобильных телефонов в разных магазинах, несколько дешевых диктофонов, а потом пошел в театр Образцова, где и провел несколько часов, остававшихся до электрички, что и отвезла его обратно.

Для начала войны мало одного лишь повода. Нужна информация. Каждый в городе знает, что тут торгуют всем, чем нельзя, что чиновники берут взятки, правоохранительные структуры курируют наркоторговлю, да. Но. Увы — никто не сможет назвать ни одного имени. Точного имени. Того, с которого Рамон начнет. Информацию можно получить только у людей.

Ввечеру, одевшись, как ищущий развлечений серьезный человек, слегка склонный к южной экстравагантности, Рамон пошел в некий роскошный клуб. Фейс-контроль, даже с его лицом, он прошел, как всегда, без малейшего труда и вскоре стоял, оглохший, привыкая к оргии, как казалось ему, царившей вокруг. Он был уверен, что наркотики тут точно есть. Любые, какие только он сможет найти — неважно, будь то колумбийский кокаин или же спайс, разбодяженный черт-те чем, что вполне может сделать из человека покойника с двух-трех затяжек. Таких идиотов несколько лет назад пачками хоронили в городе Волгограде. Малолетних идиотов. Партия странного спайса тогда проникла в самый бедный и депрессивный миллионник в стране. Дети и подростки или умирали, или впадали в неконтролируемое буйство, бросаясь на людей. Широкого резонанса тема не вызвала, умело утопленная в потоке информационного шума, но он знал про эту историю. Кто-то ввез в город такую партию спайса, опасного, смертельно опасного, что надо было быть редкостным идиотом, чтобы не понять — просто так, без одобрения власть предержащих, такие объемы в города не входят. Можно допустить, что власть не знала о смертоносности той партии спайса, не по наивности, а по наплевательству, но кто-то знал. Кто отдал приказ бодяжить и продавать. Это был простой тест. Удался ли он? Этого никто и никогда не узнает, так как цели его были неизвестны.

Нож пронести с собой ему бы никто не позволил, а безоружным он не выходил из дома никогда. Потому в кармане у него лежал некий предмет, который не вызвал подозрения у охраны клуба на входе. Тем не менее, при должной сноровке, предмет вполне мог сделать человека вопящим от боли животным, а при нужде — покойником.

Ему повезло почти сразу, сходу. Он слился с танцующей полупьяной толпой, прошел ее, как нож масло и устроился у барной стойки, заказав чашку кофе. Рамон не пил спиртного, как и его папаша. Как его дедушка по папашиной линии и так далее, до того татуированного майянца, который вырывал сердца у людей на алтарях. Майянцы, ацтеки и инки не пили спиртного. Пить разрешалось лишь людям очень преклонного возраста, а так как доживали до него немногие, то, можно сказать, в Мезоамерике царил сухой закон. Выглядел Рамон, как очень обеспеченный хлыщ, готовый на любое, не слишком опасное приключение, а скорее всего, заглянувший за какой-нибудь девицей, которую можно снять без особого труда, да и поиметь прямо тут.

Освещение в клубе было слабое, но прорезаемое яркими лучами прожекторов, мельканием разноцветных огней, так что опознать кого бы то ни было потом было бы весьма проблематично, особенно, если вы, как доблестный потомок майя, устроились бы в темном углу. Рамон знал, куда смотреть и что искать. Да. Вон та девица, которое грустно глушит себя шампанским, тяжко тоскует по хорошей дозе чего-нибудь бодрящего. Слишком много лет мотался Рамон по миру, чтобы ошибиться. Ну, что же. Начинать пора, однако.

Он прошел к девице и уселся рядом. Странно, что к ней еще никто не подсел. Из дорогих? Пожалуй. Даже — очень дорогих. Девица равнодушно посмотрела на Рамона, но он знал, что его уже оценили с точностью до рубля. Прекрасно. Перед девицей сидел невысокий, худощавый гуляка, который, усаживаясь, блеснул и дорогими перстнями, и часами, и платиновая цепочка на его шее мягко блеснула в свете прожектора. Нерусский? Да какая разница?