Кукловод. Кровь Солнца

7

«Балаклаву» и кожаные перчатки Рамон, не доехав до дома, бросил в реку, вместе с несессером и куботаном, сложив все это в пакет, который предварительно проткнул, выжав из него воздух.

Негр оказался настолько сведущ, что Рамон опасался, хватит ли на диктофоне памяти. Анализировать этот материал, прерываемый завываниями и мольбами добить его, он решил завтра, на свежую голову. Удар, кстати, так и остался одним — стамеской в колено, прибив ногу к полу. Больше не понадобилось.

Рамон не был ни психопатом, ни фанатиком, которому все едино, что делать, лишь бы добиться своего — это была война, война на уничтожение. Так что муки негра ему были совершенно не важны. Важна была лишь информация. Если торговец ему наврал — он будет вспоминать эту стамеску, как редкую удачу. Жаль, что тогда придется ловить еще кого-нибудь, чем больше контактов физических, тем выше шанс на ошибку, соответственно, выше и шанс на то, что его найдут. Ему здорово повезло, что он сразу вышел на торговца такого уровня — тому были известны и люди более серьезные, и целая куча мелкой швали, что торговала уже и героином, и «крокодилом», и «коаксилом», а заодно и продавала малолеткам «спайс».

Причина того, что начал Рамон с наркоторговцев, была проста — к их услугам прибегали все, кто был замешан в любом криминале города. Разумеется, далеко не все преступники наркоманы, но очень многие наркоманы — преступники. А многие брали товар не для себя, а для тех бедолаг, которых насильно сажали на иглу, а потом продавали всем желающим, или же держали возле себя — лучшего раба трудно найти. Правда, мрут быстро, но тут предложение вполне поспевает за спросом. Простой расклад — взбаламутишь наркоторговцев, забурлит весь город… Прекрасно. Осталось лишь чуть подождать.

8

— Я так ждала тебя, Рамон! — Это было первое, что он услышал, когда она отворила дверь. Это было то, что он всегда слышал первым. От нее. У него не было для нее имени. Никого и никогда на свете не любили так, как любила она Рамона. И никого и никогда в жизни так не любил Рамон.

— Где ты пропадал столько лет, Рамон? — спросила она, когда он выпустил ее из объятий, в которые схватил, сгреб, ее, тонкую, маленькую, чернокожую женщину. Она. Женщина с огромными глазами и тонкими афрокосичками пополам с дредами, женщина, которая однажды случайно оказалась с ним в одном вагоне метро. С тех пор они не расставались. Так не бывает? Бывает. И совершенно неважно, что порой их встречи происходили раз в несколько лет — на миг, на месяц, на два дня — какая разница? У него было много женщин, как и у нее он был не первым мужчиной. Но оказался последним. Самым последним. А он… О нем мы на сей счет умолчим.

— Я хочу чаю, моя, — сказал он, улыбнувшись. Он так и звал ее. И это не казалось ни нарочитым, ни неловким при построении любого предложения со словом «моя», когда речь шла о ней. Она улыбнулась в ответ — скупо, словно боясь в улыбке растереть что-то, что должно было вылиться, обрушиться на него чуть позже. Мир подождет, жизнь тоже, время… А что — время? Он может попить чаю и уйти года на два, какая разница — сейчас они были. Просто были.

Они пили чай, а потом она взяла его руку и отвела в свою спальню. Ни Рамон, ни она никогда не употребляли омерзительного словосочетания: «заняться любовью». Заниматься можно спортом, а любовью можно только жить. То, что происходило с ними сейчас, не имеет названия, не имеет определения, не имеет смысла и, тем не менее, это одна из самых неприкосновенных в чистоте своей вещей, которые то ли по ошибке, то ли в насмешку, то ли для приманки оказались в этом дурацком мире.

Она была для него той самой, ради которой можно убить. Он убивал в своей жизни, для него это не было чем-то запредельным, но он всегда полагал, что убить ради женщины — глупость. Пока в его жизнь не вошла она. С ней он не думал, кто был у нее до него, а эта мысль всегда, чтобы ни говорили мужчины, мелькает в голове, когда они в постели с любимой женщиной. Посещает она их с разными окрасками, но факт в том, что посещает. А с ней она не приходила ему в голову в эти моменты, в моменты, когда нет слова «нельзя», когда нет мыслей ни о чем другом, кроме этого мига — соприкосновения. Соединения двух человек — редчайшее явление на планете Земля, редчайшее явление в мире, кто посмеет сказать, что каждый раз, оказываясь в постели с женщиной, он был с ней в этот момент? Рамон мог. И она могла.

Увы. Рамон был счастлив и в любви.

— Так где ты был столько лет, Рамон? — повторила она свой вопрос, спустя время.

— А ты не знаешь, ведунья, само собой, ага, — усмехнулся Рамон и откинулся на подушки. Да, его женщина была посвященной ведьмой, как ни банально это прозвучит. Мамбо, вудуисткой. Но он также знал, что ни о какой ворожбе во всем, что касалось их, нет иной магии, чем та, которая превыше любых темных или светлых знаний, любых сил.

— Нет, — просто ответила она. Она знала, что он очень хочет это услышать. Правду. Правда — это то, чем упивался Рамон, правдой, которая шла от нее, правда, которая была для него ею — она никогда не лгала ему. А он ей?

— Гаити. Сомали, еще пара мест, примерно там же, в Африке, а еще, — Рамон закурил, и она внимательно посмотрела на него, внимательно потому, что до сего момента он просто был с ней — с момента звонка в дверь. Глянув на его грудь, она ахнула и прижала ладошки ко рту.

— Значит, ты нашел его, Рамон? Ты нашел Веселый остров?! — На грудных мышцах Рамона, подобно вывешенным флагам, шло тончайшее шрамирование, сложнейший узор, замкнутый в форме двух прямоугольников — справа и слева. Меж собой они были соединены нарочито грубыми, выпуклыми шрамами — крест-накрест, словно тот, кто делал это, рассердился и, подобно недовольному художнику, перечеркнул свой холст. Но шрамы не забегали на узор, они лишь точно касались углов прямоугольников, которые, если внимательно всмотреться и быть художником, отзеркаливали друг друга. Как можно было добиться такой резьбы на коже? Ведь кожа заживает по-разному на разных участках. Так могла бы выглядеть татуировка. Но это были шрамы.

— Да, твои легенды не солгали, Веселый остров существует, моя, существует и там живут те, кто умудрился спрятаться не только от мира внешнего, но, пожалуй, и того, что существует параллельно. Думаю, видит их только Господь. Я случайно нашел его — полагаю, его можно найти только случайно. Там в самом деле все поросло самыми лютыми к человеку джунглями, которые просто кишат маленькими черноволосыми охотниками за головами, ядовитыми растениями, змеями, насекомыми — всем, что может напугать человека и убить его. Взять там нечего — предположим, что нашелся бы кто-то, кто вздумал бы превозмочь и охотников, и природу острова — это просто невыгодно. Там поможет только крупномасштабная армейская операция, которая ничего не даст в качестве трофея. Ни золота, ни нефти, ни металлов, ничего. А чтобы овладеть островом, его надо превратить в выжженное пятно суши в океане. Стратегически он тоже никому не нужен. Для любых выдумок белого человека он не подходит вообще. Это если предположить, что его все же найдут. Временами его находят, но назад никто не возвращается, или, если кто-то был там до меня так, как побывал я, и ушел, возвращается и помалкивает. И это если забыть, кто правит им на самом деле. Я не буду тебе о них рассказывать, ты о них и так знаешь куда больше, чем может знать человек. Они не убили меня, как видишь. Маленькие охотники тоже меня не тронули — видимо, на меня шел запрет, иначе никто бы меня не спас, черноволосые каннибалы убивают так быстро и ловко — я видел это сам, — что там и часа не протянул бы даже самый тренированный человек. Знаешь, они совершенны — маленькие, кровожадные, тихие, тарахтящие что-то, у них какой-то странный язык. Я познакомился с ними потом. Как они регулируют свою численность? Бог весть. Остров огромен, племен там немало, но все же — чудо. Головы там самый важный предмет торговли, головы белых особенно. На моих глазах они охотились за группой вооруженных людей, которые прибыли туда на большом катере. Или наркокартель, или что-то вроде, не знаю. Двадцать два человека с автоматическим оружием. Как я понимаю, катер сдох сразу же, как только причалил, а сигналы о бедствии остров посылать не дает — я убедился в этом, этот катер не был… Единственным.

Они не выпустили никого, не потеряли никого, взяли в плен столько, сколько планировали и устроили такой пир, что кровь стыла в жилах. А потом утопили катер — и дело с концом. Возможно, это самые мелкие каннибалы на Земле — ростом они чуть выше метра с небольшим. Это настоящие воины. Настоящие охотники. Они бесшумны, невидимы, они даже не пахнут, они — это ожившие джунгли, которые противятся приходу чужаков, моя. Они стреляют ядовитыми стрелами из трубок, а яд на каждый случай у них особый. Еще они пользуются обсидиановыми ножами, они не знают железа. Вещи белых они утопили вместе с катером, не взяв ничего, совсем ничего. Вообще.

— А как маленькие охотники уживаются с Хозяевами? — Спросила его женщина.