Кукловод. Кровь Солнца

Серый Шут сидел на чем-то, напоминающем глыбу прессованной тьмы, подперев коленом подбородок и смотрел в пульсирующую вселенную, любовался солнечным ветром, переплетением Силы, походя уничтожающей звездные системы, видел, как распахиваются черные дыры, до понимания сути которых эта цивилизация, он был уверен, не дойдет никогда.

— Погадаем на Рамона, — проговорил он и поднял вверх узкую левую руку, рукав его туманного балахона сполз, и стало видно, что его предплечье украшено десятками тонких браслетов, цепочек, полосок кожи — хаос украшений. Длинными пальцами он взял из воздуха игральную карту, рубашкой к себе, резко повернул — с нее скалился Джокер, Серый Шут усмехнулся в ответ и скомкал карту в кулаке, разжал пальцы — на ладони возлежал игральный кубик синей яшмы, смотревший вверх шестью крохотными черными бриллиантами. «Надо же!» — Подумал Серый Шут, ощущая, что понемногу начинает испытывать нечто, вроде азарта, снова сжал пальцы в кулак, снова разжал — на ладони стоял черный ферзь мамонтовой кости, вот он исчез, снова разжата ладонь — на ней, «орлом» вверх, красуется золотой испанский дукат, Серый Шут снова сжимает кулак и бросает горсть косточек прямо на возникший перед ним стальной поднос — но и гадание вудуистов сулит только победу, Серый Шут смеется уже в голос, собирает косточки и на поднос падают руны скандинавов — удача и победа, миг — на подносе красуется распаханная вдоль баранья туша — Серый Шут всматривается в требуху, усмехается и все исчезает.

Исчезает и он сам.

Тьма.

11

«Милитари», «балаклава», ботинки — все последовало туда же, куда раньше и несессер, куботан, перчатки и первая «балаклава». От греха. Как ни берегись, а кровь могла остаться на одежде. Зачем испытывать судьбу? Все пока что шло так, что лучше и придумать было трудно. Рамон пожал плечами, посмотрел в потолок, потом на старые часы, висевшие на стене, гордо заявившие бы знатоку, что их родиной является сама долина Флерье и не этого, кстати, века, прошу учесть, показывали без четверти полночь. По привычке глянул на свой «Роллекс» — тот показывал то же самое, секунду в секунду. Рамон скинул с себя халат, оставшись совершенно голым, и облачился в темную, грубой ткани хламиду с огромным капюшоном, который он тут же накинул на голову. Подпоясался он грязной, старой веревкой и прошел в мастерскую. Пора было начинать.

Тринадцать кукол сидели перед ним на полке, тринадцать его последних кукол. Та, над которой он работал первой, пока сидела в отдалении и казалась, в отличии от этих тринадцати, схожих меж собой почти до полной идентичности, иной. То ли мертвой, неоживленной пока, то ли спящей, кто знает…

Тринадцать кукол Рамона. Тринадцать нападений на торговцев в течении двух недель. Тринадцать раз он рисковал своей шкурой — как минимум. А теперь он рискнет сразу тринадцатью рубцами на лице. Интересно, на что оно станет похоже? На морду тигра? Если каждый шрам величиной сравняется с первым, который оставил ему Серый Шут, можно будет просто ходить в костюме Джокера из фильма «Бэтмен», с его же гримом. Был и другой вариант — так как на сей раз ему был нужен настоящий конвейер, можно было обойтись одним уколом — все тринадцать кукол насквозь. Жаль, правда, что и результат будет один и тот же — у всех будет одна и та же проблема со здоровьем. Но и тринадцать рубцов на лице — многовато для начала.

Толстая мешковина, из которой были пошиты куклы, была позаимствована в похоронном бюро. А вот начинка кукол…

Пепел сожженных трупов он просто-напросто купил в крематории в городе Москве. Если взять из каждой урны, которые завтра отдадут безутешным родственника, по щепотке праха, то ни у кого не убудет. Правда, покупка больше походила на налет — охранника он выключил «шокером» в затылок, а потом, аккуратно взяв из тринадцати урн тринадцать маленьких щепоток серого порошка, ссыпал его в баночку и ушел. А охраннику он сунул в карман двести долларов. Чтобы тот не стал трезвонить о ночном происшествии по всем углам — вроде полиции или даже своего начальства. Ничего же не пропало? Нет. А вот открывать среди ночь дверь, кому ни попадя — идиотизм. Но все же Рамон решил, что двести баксов небольшая страховка — человек трижды подумает, отдавать ли деньги или умолчать о них, тем более, что поди потом, докажи, что ты не сам тут… Сам тут — что? Ни одна урна не пропала, ни один листок со стола не упал на пол, ничего не было ни сломано, ни повреждено. Помолчит.

Дальше Рамону пришлось мотаться по всей области — на старые заброшенные кладбища, там определять, где находилась его граница — ошибиться было нельзя! — затем найти могилы самоубийц, закопанных вне ее, а затем разорить их в прямом смысле слова. Ему нужно было тринадцать косточек, мелких, но все же косточек и для этого пришлось вырыть тринадцать ям, которые потом пришлось так же аккуратно засыпать и снова раскатать поверх срезанный и свернутый перед этим в рулон слой дерна и травы с землей.

В подробности состава дальше вдаваться смысла нет, это были, так скажем, самые яркие компоненты того, что содержали куклы. И не самые важные.

Рамон знал, что делает. Через шрам на его лице он получил такие подробные знания обо всем этом, словно годами учился этому у великого мастера. Когда, что, как, во что одеваться, что говорить и как, и когда, опять же, как калить иглы или иглу, как связать куклу с «ее» человеком» — добытые у тринадцати ублюдков волосы были, конечно, первейшей частью, но это было далеко не все.

Сегодня война войдет в новую фазу. Она уже начата, только те, против кого она начата, ждут иного удара. Любого — но не такого. Дело не в силе. Дело в способе. Нет, он не собирался сообщать своим врагам о том, что он проделал — результаты они увидят сами.

Тринадцать кукол смотрели на Рамона двадцатью шестью бусинками глаз, в которых мерцали огоньки горевших вокруг круглого стола, свечей. Куклы были разложены наподобие часовых отметок, за той разницей, что их было не двенадцать. Рамон достал длинную иглу, подумал — и убрал ее. Играть по-честному. Достал их кожаного кисета тринадцать маленьких, коротких иголочек, аккуратно разложил их на ладони и пошел вокруг стола, втыкая иглы в животы своим творениям. Чуть выше области пупка. Так. И!

Рамон встал у стола и монотонно запел, постукивая ритмично в маленький барабанчик. Барабанчик имел свою историю, годившуюся для захватывающего детектива, наспех сляпанного в желтой прессе, но кожа на него пошла акулья, а вот ребрышки его внутри был косточками орла. Две крайности.

Рамон пел и пел, горели мягко свечи, ритмично и глухо стучал его барабанчик, а затем он резко и коротко что-то крикнул, дернул из-за веревки на поясе грубой поковки нож и воткнул его в середину стола.

Куклы, связанные меж собой за ножки, одинаково вздрогнули от удара ножа в стол, но не перестали подрагивать и после того, как вибрация, вызванная ударом, давно уже ушла. Горящими глазами смотрел Рамон на своих кукол, и сами гасли свечи, стоявшие в головах у кукол, которыми были обращены они к центру стола. Одна за другой, против часовой стрелки. Последняя погасла — и Рамон увидел, как слабым мерцанием по столу рассыпались двадцать шесть еле видимых огонька, точь-в-точь напоминающими цветом и размерами обыкновенного российского светлячка. Он не считал их.

Их было двадцать шесть.

Рамон шагнул назад, точно в дверь из мастерской, напротив которой он стоял, вышел в комнату, где тоже был потушен свет и закрыл дверь в свою мастерскую. Ну!