Варенька закрыла глаза.
— Я утомил тебя, да? Я, пожалуй, пойду. Мне наказывали не утомлять.
Валерий Сергеевич хотел встать, но Варенька поспешно и бодро сказала:
— Нет, нет! Сиди! Я не устала. Хорошо себя чувствую… Да, к весне надеюсь вернуться в партию. Чудный народ. Ждут. Завалили письмами. Антон Серафимович два раза был. Валерий, а ты же ничего не сказал о своей работе.
— С планом сюда приехал. Пришлось дойти до первого секретаря. Добился своего… А Гвоздин на активе возражал. Упорно и зло. Пытался делать некрасивые обобщения.
Варенька опять закрыла глаза и сказала:
— Ты слишком доверчив.
— Товарищ, вы же замучили больную, — укоризненно покачала головой медсестра, призраком появляясь за спиной Хвоева. — Хватит! И не возражайте! Нет, нет.
Валерий Сергеевич поспешно встал.
— Извините… Я понимаю…
— Валерий, — сказала Варенька, — под подушкой письмо. Возьми. Нашел? Это… Только уговор — прочтешь потом. А теперь поцелуй меня. Прости, что плохо написала. Сам знаешь, как неудобно мне писать.
Следуя за женщиной в белом, Валерий Сергеевич прошел длинным коридором, стянул с себя кургузый халат, перекладывая письмо из руки в руку. Спустившись в мрачный полуподвал, где находилась раздевалка, внезапно догадался — письмо можно положить в карман. Он хотел это сделать, но, подчиняясь какому-то неосознанному побуждению, отошел к маленькому оконцу и вскрыл конверт. Варенька писала:
«Валерий!
Помнишь наш уговор — жить начистоту? Последний раз хочу объясниться с тобой. Я все время думаю и мучаюсь. Маме хотелось, чтобы я сидела дома. Она укоряла меня. Да что говорить! Ты сам знаешь, мама хотела, чтобы я успокоилась, не совала нос, куда не следует, занялась семьей. И, возможно, мысленно ты был с ней согласен. Но, Валерий, пойми, мой хороший, иначе я не могла. Ты знаешь меня! Если бы удалось подняться, я бы опять пошла в горы. Только ведь не поднимусь, дорогой. Говорят — люди до последнего дыхания тешат себя надеждой на жизнь. Может быть, и так, но я все понимаю. Силы мои на исходе. И ты это тоже понимаешь…
Похорони меня в горах, где много черемухи, и навещай, когда она зацветет.
Очень люблю тебя.
Вот и все, дорогой!»
…Сутулясь, Валерий Сергеевич долго стоял около подслеповатого оконца. Он понимал, что Варины дни сочтены, но сердце, все его существо не могло примириться с этим.
Валерий Сергеевич не зашел, а скорее ворвался к главному врачу. Тот в очень осторожных выражениях объяснил, что дело движется к роковой развязке… Медицина приняла все меры. Она беспомощна…
Дела требовали немедленного возвращения в Шебавино. И он вернулся.