И вдруг высокую голубень неба затянули мрачно-серые облака. Барахтаясь, утонуло в них солнце, и все кругом поблекло, опечалилось. А лохматая, плотная пелена облаков, опускаясь все ниже и ниже, скрыла горы, навалилась тяжестью на зубчатый лес. По ущельям и распадкам заметался с лихим посвистом и воем пронзительный ветер, и закружились, замельтешили, похожие на белых бабочек, мокрые хлопья снега. Порой снег сменяла острая, как толченое стекло, крупа, потом опять сыпал снег, скрывая освобожденную солнцем землю, прозрачные лужицы и яркую зелень. К ночи ветер усиливался, становился яростней, и в горах поднималась такая завируха, что, как говорят старые люди, не приведи господь в нее попасть.
…Бабах, клонясь всем корпусом вперед, пробирается к пригону. Это нелегко. Ветер бьет так, что Бабах захлебывается им, как водой. Но Бабах не сдается. Упорно, шаг за шагом, он преодолевает небольшое расстояние от избушки до пригона. Около его ног крутится лобастая собака, вся белая, точно мукой обсыпанная.
Вот Бабах схватился за изгородь. Теперь легче. Еще несколько шагов, и он поднимает над головой фонарь. Слабый дрожащий свет падает на овец. Плотно прижавшись друг к другу, они лежат под ветхим навесом. Холодно им. Холодно, а чабанам беспокойно. Вон в совхозе кошары. С такими кошарами какая забота? Не так-то легко волкам забраться. А тут не зевай. Теперь такое время…
Бабах опустил фонарь, но от порыва ветра пламя вытянулось и погасло, будто выпорхнуло из пузатого стекла. И сразу все захлестнула темнота, такая плотная, что, казалось, ее можно взять руками. Бабах, бормоча ругательства, поправил за плечом ружье. Несколько секунд он пристально приглядывался ко всему, а потом, подталкиваемый ветром, легко зашагал к избушке. Около двери остановился. Здесь тише. Ветер бесновался по плоской земляной крыше, шуршал там сухим прошлогодним бурьяном. В маленькое оконце виднелся стол, а на нем пятилинейная лампа с привернутым фитилем.
— Пошел на место! Ишь, замерз… Ну! — крикнул Бабах на собаку, которая, нетерпеливо поскуливая, ждала, когда хозяин откроет дверь, чтобы заскочить в избу. — Пошел, говорю, к овцам!
Собака неохотно выскочила за угол. Ветер яростно набросился на нее. Жалобно взвизгнув, собака вернулась. Пришлось Бабаху подкрепить свое приказание пинком.
В избе Бабах несколько секунд наслаждался теплом и тишиной. Как хорошо! Он сел около стола, зажег на всякий случай фонарь, закурил. Потом, не снимая с себя ружья, на цыпочках подошел к кровати. Окинул ласковым взглядом жену и осторожно, боясь разбудить ее, положил на вспухший живот ладонь. Почувствовав под ладонью слабый толчок, расплылся в улыбке, удивленно покачал головой.
— Ишь ты, мать спит, а он не хочет спать.
Бабах сел опять около стола и, мечтательно улыбаясь, задумался. Думал о том, как его сын через год встанет на ноги, пойдет по зеленой травке: топ, топ, топ… А его отец будет строить. Построит коровник, кошары… Прочно сделает, хорошо… Пройдет много зим и лет, его, Бабаха, может, уже не будет в живых, а сын скажет:
— Это мой ата сделал. Ух, как хорошо сделал!..
Яростное рычание и хриплый визг, прорвавшиеся сквозь вой ветра, вернули Бабаха к действительности. Он, срывая с плеча ружье, выскочил в кромешную темноту. При короткой вспышке выстрела увидел лежащее на свету звено пригона и бегущих в ужасе по косогору овец.
— А-а-а!.. — истошным голосом закричал Бабах.
…Семнадцати овец недосчитались наутро Бабах и Чма. Волки порвали и собаку.
— Ой, беда!.. Ой… — стонала Чма. — Видать, сам злой Эрлик рассердился…
— Э, при чем тут злой Эрлик? — угрюмо возразил Бабах. — Нет никаких Эрликов. Такая ночь…
Чма вскинула испуганные глаза, умоляя мужа немым взглядом не сердить злого духа. Есть он или нет, а называть его не следует. Так лучше, подальше от беды.
— Однако ты, баба, совсем сдурела, — Бабах раздраженно махнул рукой.
— Сдурела… Конечно, сдуреешь… Что говорить теперь? — Чма показала взглядом на ту сторону, где за горами лежало село. — Генадь Василич… Ой, как нехорошо…
— Да… Хорошего мало, — уныло согласился Бабах и вдруг закричал, все более и более распаляясь: — Я сам поеду… Сейчас поеду… Скажу! Я знаю, как говорить! Кто в такой кошаре овечек держит? Как их караулить? Всю ночь не спал. Только обогреться зашел… Я скажу!.. — угрожающе закончил Бабах.
— Поезжай, — согласилась Чма. — Беды не утаишь. Говорить надо, только шуметь не надо. Так плохо… Зачем шуметь? Генадь Василич хороший… А кошары как сразу построишь?
ebooksa