Загадочные исчезновения

– Вы, простаки с Востока, не верите тому, что вам говорят про этих желтокожих дьяволов, – внезапно с гневом воскликнул он, но эта вспышка мне показалась наигранной. – Но говорю вам: этот чинк был отъявленным мерзавцем. Другого такого в Сан-Франциско не сыщешь. Этот косоглазый с косичками взялся подрубать по кругу молодые деревья, – так червяк обгрызает редьку! Я терпеливо указал ему на ошибку, объяснил: зарубки надо делать с двух сторон, тогда дерево будет падать как надо. Но стоило мне отвернуться, вот так, – Данфер отвернулся от меня и подкрепил свои слова изрядной порцией спиртного, – как он принимался за старое. Это продолжалось и дальше. Пока я смотрел на него, вот так, – он попытался сфокусировать взгляд на моем лице, но удавалось это ему с трудом, – было все в порядке. Но когда я отворачивался, вот так, – еще один глоток виски, – вот так, он делал по-старому. Он будто надо мной издевался! Я взглянул на него с укоризной, вот так, но ему хоть кол на голове теши!

Не сомневаюсь: Данфер искренне старался, чтобы в устремленном на меня взгляде присутствовала укоризна, но любой, у кого не было на поясе пары револьверов, а также изрядных навыков обращения с ними, назвал бы его скорее угрожающим. Потому я потерял интерес к бесконечному и довольно бессмысленному повествованию и решил уйти. Прежде чем я поднялся с места, Данфер вновь повернулся к стойке и с едва слышным вот так прикончил бутылку.

О Господи! Вот это вопль!

Подобный мог издать разве что Титан, да и то в предсмертной агонии!

Испустив его, Джо отшатнулся, словно орудие после выстрела, и рухнул на скамью, как бык, которому дали по башке кувалдой. Его глаза в ужасе уставились на стену. Я проследил взглядом, куда он смотрит, и увидел, что дырка в дощаной перегородке превратилась в человеческий глаз – большой и черный. Он смотрел на меня без всякого выражения, но это было пострашнее любого дьявольского блеска! Я зажмурился и даже закрыл лицо руками, но чары разрушило не это – их разрушил слуга Данфера, невысокого роста человечек, вошедший в салун. Я немедленно вышел вон, пораженный мыслью: вдруг белая горячка – это инфекционное заболевание? Моя лошадь стояла у поилки, я отвязал ее, вскочил в седло и пустился куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого места.

* * *

Честно говоря, я даже и не знал, что обо всем этом думать. А потому мысли мои блуждали вокруг того, что я видел и слышал, но объяснить ничего толком не мог. Радовало только одно: завтра я буду далеко отсюда и, скорее всего, обратно никогда не вернусь.

Внезапный порыв ледяного ветра вырвал меня из грез, и, подняв голову, я вдруг обнаружил, что въезжаю в мрачную теснину ущелья. День стоял жаркий и душный, поэтому переход из иссушающего пекла к прохладе полумрака, наполненного ароматом кедров и щебетом птиц, слетевшихся в тенистое убежище, показался неожиданным и благотворным. Как обычно, я стал озираться, пытаясь понять причину своей тревоги, но, ничего не обнаружив, спешился, отвел потную лошадь в заросли, надежно привязал ее к дереву, сел на камень и задумался.

Начал я с анализа причин, по которым это место представляется мне таким загадочным и почему я решил, что оно скрывает какую-то тайну. Разобрав собственные домыслы на составляющие, я выстроил из них батальоны эмоций и эскадроны ощущений и, собрав все силы логики, обрушил на оных здравый смысл и свой интеллект. После того как мой рассудок сокрушил противника и мощь разума вроде бы восторжествовала, разгромленный было враг вдруг собрал свои легионы и захватил меня в плен. Непонятный страх внезапно охватил меня. В попытке от него избавиться, я встал и пошел по узкой тропе меж деревьев, вдоль старого, уже заросшего травой прогона для скотины – он вился по дну теснины, как русло ручья, о котором Природа отчего-то не позаботилась.

Деревья, между которыми шла тропинка, были самыми обычными, вполне заурядными растениями, разве что стволы у большинства искривлены да кроны довольно причудливые, но ничего таинственного в них не было. Несколько больших валунов – они скатились со склонов ущелья – существовали независимо, перегородив в нескольких местах путь. Но в их каменном оцепенении едва ли было что-то общее со смертным покоем. В то же время тишина в ущелье неуловимо напоминала тишину камеры смертника, таинственный шепот витал над головой… Впрочем, это ветер теребил листву в кронах, и только.

Я не предполагал, что существует связь между пьяной болтовней Джо Данфера и тем, что я сейчас искал. Но когда вышел на открытое пространство и пошел, поминутно спотыкаясь о пеньки давно срубленных небольших деревьев, понял что к чему. Это было место, где прежде стояла та самая хижина, о которой упоминал Данфер. Открытие подтверждали оставшиеся с той поры пни: некоторые были подрублены вкруговую, что для здешних мест необычно, в то время как другие явно рубили обычным способом – что называется, «в клин».

Открытое пространство было невелико, примерно шагов тридцать в поперечнике и было ровным. Только в одном месте, сбоку, виднелся небольшой холмик – поросший травой, он выглядывал из кустарника. Это была могила – я разглядел надгробие!

Не могу сказать, что открытие меня удивило. Тем не менее я глядел на одинокую могилу с ощущением, которое, должно быть, испытывал Колумб, внезапно обнаружив на горизонте очертания нового мира. Прежде чем подойти поближе, я, не торопясь, огляделся. Затем – зачем я это сделал? – достал из кармана часы, завел их и только тогда двинулся навстречу тайне.

Могила была совсем маленькой и, учитывая давность захоронения и его уединенность, в лучшем состоянии, чем могла быть. Более того, должен признаться: глаза мои широко раскрылись, когда я обнаружил, что цветы, росшие на могиле, явно недавно поливали. Надгробие не было изготовлено специально – в своей первой жизни камень, видимо, исполнял функцию порога. На нем была вырезана, точнее, выдолблена надпись. Я прочитал:

А Вэй Возраст неизвестен. Работал на Джо Данфера. Он установил это надгробие, чтобы осталась память о китаезе. И напоминание всем желторожим: нечего много из себя корчить! Черт бы их всех побрал! Она была такая красивая!

Не могу передать, насколько меня удивила эта странная эпитафия. Скудная, но вполне внятная информация об умершем, дерзкая искренность надписи, грубое проклятие, нелепая смена пола и настроения – все это красноречиво говорило о том, что автор слов пребывал в помешательстве. Я чувствовал, что от дальнейшего расследования толку не будет, да и настроение как-то вдруг совсем испортилось. Поэтому я повернулся и просто ушел.

Вновь в тех местах я очутился только четыре года спустя.

II. Тот, кому доверили управлять упряжкой волов, должен обладать здравым рассудком

– Ну, будет тебе, Фадди-Дадди!

Эта странная фраза прозвучала из уст маленького человечка необычной наружности, управлявшего телегой, доверху груженной дровами, ее без труда тащила пара волов. Так что зря он изображал великое напряжение сил – ни он, ни его животные особенно не напрягались.

Поскольку фраза эта прозвучала, когда я стоял на обочине, а возница произносил ее, глядя на меня, я не мог понять, к кому он адресовался: ко мне или к своим животным. Если верно второе, было тоже непонятно, она относилась к обоим волам, одного из которых звали Фадди, а другого Дадди, или только к одному из них. В любом случае, команда не возымела никакого действия – ни на меня, ни на животных. Тогда плюгавый человечек отвел от меня взгляд, длинным шестом по очереди ткнул Фадди и Дадди и произнес:

– Ах ты, шкура облезлая!