Загадочные исчезновения

Ничего не дали и самые тщательные поиски – ни на плантации, ни в окрестностях, кои были обследованы самым тщательным образом. Следов мистера Уильямсона обнаружено не было.

До сих пор множество нелепых и ужасных небылиц по этому поводу бытуют в этой части штата среди чернокожих, но мы привели здесь только ту информацию, что известна, объективна и имеет отношение к делу.

После длительных судебных разбирательств был вынесен вердикт – считать Уильямсона умершим. С его имуществом поступили по закону.

Неоконченный забег

Джеймс Берн Уорсон был сапожником и проживал в Лемингтоне, графство Уорвикшир, Англия. Он держал небольшую лавку у дороги, что вела к Уорвику. Среди своих знакомых он слыл человеком честным и надежным, разве что любил иной раз заложить за воротник, но среди англичан его сословия большим грехом это не считается. Однако, выпив, способен был спорить о чем угодно и на что угодно. Случалось это довольно часто, и вот, приняв в очередной раз «на грудь», Джеймс начал хвастаться, какой он замечательный спортсмен, непревзойденный и неутомимый бегун. Результатом похвальбы стало совсем уж противоестественное пари: на соверен он поспорил, что пробежит без остановки от Ковентри и обратно. А до Ковентри было без малого сорок миль. Случилось это третьего сентября 1873 года. Уорсон решил спор не откладывать и бежать в тот же день. Человек, с которым он бился об заклад – имени его не запомнили, – должен был сопровождать бегуна на коляске. Компанию спорщику составили приятели: Барэм Уайз, драпировщик, и Хамерсон Бернз, фотограф, – они уселись рядом.

Несколько миль Уорсон прошел в очень хорошем темпе и без малейших признаков усталости – видно, и в самом деле был в неплохой форме, да и выпил совсем немного. Во всяком случае, алкоголь на его выносливости никак не сказался. Те трое, что ехали в коляске, держались чуть позади, но почти рядом, подбадривая бегущего шутками и прибаутками – настроение у всех было веселое. Внезапно – прямо посреди дороги, в десятке метров от экипажа, на глазах у приятелей (все трое смотрели на него!) – бегун, казалось, споткнулся, нырнул вниз головой, жутко закричал и… пропал! Он не упал на землю – он исчез, не успев ее коснуться!

И никаких следов пропавшего, как ни пытались, отыскать не удалось.

Далее события развивались следующим образом. Потоптавшись какое-то время на месте происшествия и кругом, троица вернулась в Лемингтон. Рассказали о произошедшем, без промедления были арестованы и отправлены в узилище. Но все свидетели считались гражданами добропорядочными, в склонности ко лжи никто из них замечен не был, а если и выпивали, то совсем чуть-чуть. В показаниях, данных ими под присягой, противоречий не обнаружили, да и оснований, чтобы выдвинуть против них обвинения, полиции также сыскать не удалось. Впрочем, общественное мнение по последнему поводу разделилось. Но если друзьям и было что скрывать, то способ, который они избрали, разумеется, способен поставить в тупик любого здравомыслящего человека.

По следам Чарльза Эшмора

Семейство Кристиана Эшмора, помимо него самого, включало жену, мать главы семьи, двух дочерей-подростков и сына шестнадцати лет. Обитали они в городе Трое, что в штате Нью-Йорк; считались людьми респектабельными и зажиточными, имели множество друзей, большинство из которых (если они читают эти строки) едва ли что-нибудь слышало о неординарной судьбе юного Эшмора.

В году 1871-м или 1872-м семья перебралась в Индиану, в местечко под названием Ричмонд, а оттуда год или два спустя переехала в штат Иллинойс – в Куинси Эшмор приобрел ферму. Там и обосновались. Рядом с жилищем бил родник, а потому в доме всегда была холодная и чистая вода, что, согласитесь, немаловажно в хозяйстве.

Вечером девятого ноября 1878 года, в районе девяти часов вечера, когда вся семья коротала вечер у очага, Чарли Эшмор взял жестяное ведро и отправился к роднику за водой.

Поскольку он не вернулся вскоре, семья забеспокоилась и двинулась к входной двери, через которую юноша покинул дом. Отец громко окликнул сына по имени, но ответа не получил. Тогда он засветил фонарь и в сопровождении старшей дочери Марты (она настояла на этом) отправился на поиски. Незадолго перед тем выпал легкий снежок, он припорошил тропинку, потому следы Чарли отпечатались отчетливо и были хорошо видны. По ним и двинулись. Но проделав примерно половину пути до родника – ярдов семьдесят, – отец, который шел впереди, вдруг остановился, поднял фонарь над головой и пристально вгляделся в темноту.

– Что случилось, папа? – спросила дочь.

А случилось вот что: цепочка следов, оставленных юношей, внезапно обрывалась, и впереди лежал чистый, нетронутый снег. Последний след был виден отчетливо – отпечатались даже шляпки сапожных гвоздиков. Мистер Эшмор взглянул наверх; шляпу при этом он снял и прикрыл ею фонарь. Небо было ясное – ни облачка, и звезды горели ярко, потому мысль, что вот именно в этом месте прошел снег и засыпал вдруг цепочку следов, идущую дальше, пришлось отвергнуть.

Обогнув по дуге следы сына (видимо, для того, чтобы изучить потом все поподробнее), мужчина пошел к роднику. Девушка двигалась следом, держась позади, напуганная и взволнованная. Ни слова по поводу того, что они увидели, сказано не было.

Дошли до источника. Его поверхность покрывал ледок. Стало ясно, что здесь – по крайней мере, последние несколько часов – никого не было.

На обратном пути к дому они отметили, что ни справа, ни слева никаких следов нет.

Наступившее утро и дневной свет не принесли ничего нового, кроме того, что округу укрыл неглубокий, ровный, нигде не потревоженный снег. Он лежал повсюду.

Четыре дня спустя измученная переживаниями мать юноши пошла к роднику за водой. Вернувшись, женщина сказала, что в том месте, где оборвалась цепочка следов сына, прозвучал его голос. Она позвала Чарли и услышала, как он отвечал, но не могла определить, откуда доносится звук: он шел с разных направлений – то оттуда, то отсюда, то справа, то слева, то раздавался позади, то звучал впереди. Так она и металась в разные стороны, пока не сдалась, побежденная усталостью и горем. Когда ее спросили, что говорил голос, она не смогла вразумительно ответить, хотя и утверждала, что отдельные слова слышала совершенно отчетливо.