Пепел и пыль

«ИКЕА, – гласили черные буквы. – Ковровая дорожка Фьоллсгглунд».

Новенькая.

Возможно, келью подготовили для нового жильца.

Я свернул ковер, насколько возможно, не передвигая мебель, и осмотрел половицы под ним – потемневшие и строгие, натертые тысячами слоев воска или какой-то мастики. И даже не сразу увидел это.

По полу тянулась дорожка мелких круглых пятен величиной не крупнее грошовой монеты или меньше. Они едва выделялись на фоне древесины старого паркета, но стоило заметить первое, как стали видны остальные. Их было десятка полтора, мелких и разбросанных достаточно редко. Каждое – идеально круглое по форме, с венчиком следов от микроскопических капелек вокруг. Кровь густая, и если уж она капает, то крупными каплями. А эта капала с довольно большой высоты, и значит, тот, из кого она текла, стоял или шел от стола к двери.

Это не был след резни. Кровотечение выглядело не серьезнее чем, скажем, из носа. Но в таком случае крови, возможно, оказалось бы чуть больше, однако это была бы одна дорожка, один ряд пятен. Здесь же капли простирались в виде полосы шириной не меньше полуметра, будто кто-то кровоточил из нескольких мелких, но глубоких ран одновременно.

Часть следов пытались затереть, но от этого стало хуже – кровь размазалась серповидными полосами. В конце концов тот, кто ее вытирал, бросил свое занятие и швырнул на пол коврик.

– Книжки нужно читать, тупица, – пробормотал я. – «Одиссею» почитай. Кровь смывают уксусом.

Я заглянул под одеяло на койке, но постельного белья не обнаружил. Матрас тоже был новый и назывался «Иггдлер», но это необязательно значило странность, если кому-то вскоре предстояло здесь поселиться. Впрочем, матрас в монастыре – вероятно, наиболее проблематичный след, который остается от человека.

Он что, занимался самобичеванием? А потом, истекая кровью, побежал в часовню?

Михал?!

Я еще раз заглянул под койку, но увидел лишь немногочисленные комья пыли.

И две палочки.

Одна лежала совсем близко, на расстоянии протянутой руки.

Длиной с ладонь, сделанная из коричневого дерева, она заканчивалась дьявольски острой колючкой. Терние. Твердый как железо шип тропического дерева.

Я достал и второй, почти такой же, но покороче. Мне показалось, что на концах они темнее, чем у основания.

Найдя в кармане куртки гигиеническую салфетку, поплевал на нее и протер конец шипа. На салфетке появилась бурая полоска.

Кровь.

Завернув шипы в платок, я спрятал их в карман куртки.

Достав табак и пакетик папиросной бумаги, свернул самокрутку, понюхал ее и сунул за ухо.