– И что выяснил ваш дежурный?
– Самого Брауде он уже не застал, но получил описание. Мужчина лет тридцати, среднего роста, плотного сложения, рыжие усы подковой. Одежду телефонист не запомнил. Что-то «мастероватое», то есть простое.
– Вы могли протелефонировать мне сразу после этого. Но звоните только сейчас. Чем вы занимались всю ночь?
Кнопф вздохнул.
– Отвечу честно. Колебался, кому докладывать – вам или начальству. Вы должны меня понять, Василий Иванович. Если Миловидов вышел на связь с организацией, это событие. Мы ведь, вы знаете, давно за ним присматриваем, но ничего подобного ни разу не зарегистрировали. В определенном смысле с моей стороны даже было бы должностным преступлением утаить такой факт от руководства. Оно, конечно же, запретило бы мне извещать о конспиративной встрече обычную полицию, то есть вас… Чем браниться, лучше оценили бы, что, промаявшись всю ночь, я выбрал вас. Ибо отношусь к вам с глубочайшим уважением и знаю, как близко к сердцу вы принимаете судьбу похищенного ребенка.
Колебался Кнопф, разумеется, не из-за уважения к моей персоне. Никак не мог решить, что ему выгодней. Но ведь и я обошелся с жандармом не очень щедро, когда решил не сообщать ему о содержимом миловидовского сейфа. Пожалуй, мы друг дружки стоили. Однако главное, что ротмистр все-таки рассказал мне о звонке. И времени на подготовку оставалось достаточно.
После моего несолидного визита и в особенности после разговора с Хвощовой подозреваемый уверился, что официального полицейского расследования не ведется, и пришел к заключению, что стало быть и телефон не прослушивают. Откуда же Миловидову было знать, что у меня есть помощник из Охранки, где привыкли не обременять себя формальностями?
Где бы это могло быть – «в том же месте»?
Неважно. Сам выведет.
День я провел в хлопотах, готовя ночную операцию. Люди Кнопфа не спускали с объекта глаз.
Миловидов вел себя, как всегда. Следов домашнего обыска он, по-видимому, не обнаружил. Во всяком случае, утром сел на извозчика в обычное время и, по донесению, выглядел спокойным. На службе инженер тоже ничего экстраординарного не делал. Но по окончании присутствия не уехал, а сказал в канцелярии (агент подслушал), что поработает в кабинете с чертежами.
Когда ротмистр протелефонировал мне об этом, стало ясно, что на встречу Миловидов отправится прямо с завода, и мы – я, Мари Ларр и Бетти – переместились ближе к Путиловскому. Но заняли позицию не у Кнопфа в его сторожке, а на дороге, что вела от главной проходной к городу вдоль берега залива. Куда бы ни отправился Миловидов, в любом случае он проследует мимо нас.
Я поставил «форд» между сараев. Протянул провод к ближайшему столбу, установил связь с Кнопфом. Диспозиция объяснялась тем, что в позднее время Миловидов сразу заметил бы автомобиль, если б тот сел ему на хвост прямо от проходной. А так ротмистр позвонит мне, когда инженер выйдет, и я на тихом ходу, не зажигая фар, пристроюсь сзади. Кнопф же с двумя филерами будет ехать в своем экипаже на отдалении, следуя за моим «фордом».
Проверив работу телефона, я приготовился к ожиданию. Мужчины – мы с Видоком – сидели впереди, дамы сзади.
Бетти беспрестанно вертелась, стала напевать песенку с припевом, который повторила раз сто, так что я даже запомнил слова: «Ам а янки-дудл-денди, янки-дудл ду-о-дай». Еще начала и пританцовывать. Никогда не видел, чтобы это проделывали сидя, но у нее неплохо получалось. Видок, повернув башку, с интересом наблюдал и скоро начал подскуливать, что вызвало у неугомонной девицы взрыв веселья. Наконец ей наскучило музицировать, она несколько раз широко зевнула и тут же уснула. Вскоре засопел и Видок.
– Бетти совсем не умеет ждать, – заметила Мари, глядя в темноту за стеклом. – Будь со мной вся моя команда, я бы взяла на операцию, требующую терпения, другую мою помощницу, Пегги. Вот кто бы сейчас пригодился! Пегги похожа на медведицу, такая же большая и обманчиво медлительная. Терпение феноменальное. Однажды она двенадцать часов пролежала в мертвецкой, изображая покойницу.
– Зачем? – удивился я.
– Был у нас клиент, большой госпиталь. Там у них работала лаборатория, производившая морфий для медицинских целей. Несмотря на охрану, наркотик каким-то образом уходил на сторону. Я заподозрила, что порошок зашивают в трупы умерших больных и так вывозят с территории. Появился подозреваемый, но нужно было взять его с поличным. Вот моя Пегги и улеглась в покойницкую, совершенно голая и с биркой на ноге. Не шевелилась, не дышала, но дождалась-таки, что сукин сын подошел к ней с целым мешком морфия, собираясь спрятать его в изрядном животе Пегги. Как только он занес скальпель, она схватила его за руку, и делу конец.
– Арестовали?
– Нет. Умер от разрыва сердца.