Дневники мотоциклиста. Часть Первая

Так в дальнейшем и прозвали эту видную со всех сторон особу – «Итальянской Наташей».

(Почему только я решил, что она итальянка?)

Сол Палмерас. «Гван-тыры-пыры»

После ужина, сразу при выходе случилась со всеми отдыхающими небольшая «байла» (танцы). Пришвартованные к отелю музыканты наигрывали зажигательную музы́ку, а промоутер (на нашего Луиса-Бунша похож) [176] вовлекал выходящих из ресторации отдыхающих в омут танца с головой [177]. Живыми не выбраться, без байлы. Одними из первых в силки попались местный повар с поварёшкою, проходившие мимо. Увидев, как простые кубинские люди в белых поварских халатах жгут сальсу, я стрелой метнулся за аппаратурой, успев крикнуть падрам: «Не дайте им уйти!» – имея в виду отплясывающих работников пищеблока. В два прыжка: до номера и обратно. Вообще, важный вывод на будущее: аппаратура всегда должна быть наготове. Это, кстати, любой «аппаратуры» касается. Вы же понимаете, о чём я?

Выставив свет, экспозицию и приготовившись было к съёмке, обнаружил, что нужного кадра, увы, уже нет: белые халаты разбились, разобрав себе по половинке из толпы. Зато я увидел, как поводит в танце бёдрами наша нимфа – итальянская Наташа. Правда, не в наших объятиях, а в Луисовых. Что тут скажешь? Срочно записываемся на уроки сальсы! Чтоб не стоять вот так, нервно куря сигары в сторонке. Иначе никаких итальянских Наташ нам отродясь не видать.

Действо закончилось хороводом с ритуальным распеванием «Гван-тыры-пыры» и раздачей дисков за «дьес пэсос» (10 куков). Так и думал – очередной развод «кроликов». А «Грибы»-то мои где [178]? А! Вон, утрусили в самый дальний и тёмный угол, чтобы ни-ни: никаких танцев, никаких сальсов. Ну что с ними делать, с грибами мочёными? Ведь так вся жизнь мимо и пройдёт – без байлы.

Сол Палмерас. «Гарный Хлопчик»

На пятый день перманентного употребления спиртосодержащих и разведённых напитков организм разразился «эль мучо грандэ изжогой». Грехи мои тяжкие [179]! Расплата уже в этой жизни? За что? По случаю абстинентного недомогания решили отбиться пораньше. Чтобы с утра свеженькими и чистенькими совершить невиданный по смелости и размаху марш-бросок аж по самый тот ещё берег архипелага. Но отход наш на стартовые позиции преградило нечто зелёное, всё из соплей, непотребно нажравшееся Существо. Я цокаю языком: «Эй-эх» (в смысле «чего же вы, батенька, так натрескались-то? Ведь страстная неделя, поди ж ты, нынче на дворе…»). А это едва прямоходящее Оно гулко так, из самой нажратой утробы, как из преисподней, и куда-то даже не в нашем направлении:

– Кого е…ёт? Давай шоли подерёмся? Слабо?

«Шоли? Слабо? Подерёмся?!» Не скрою, я мастер заноз и провокаций. Но чего тут провоцировать, если пред нами, как лист перед травой [180] – одна сплошная провокация и насмешка над всем родом человечьим в лице этого антропоморфа [181]. И странно ли, что вещало Оно не по-кубински, и даже не по-испански или иной интернациональной мове [182], а исключительно на понятном нам, что ни на есть, русском наречии. Другого и не ждали. Вот вы, падры, можете представить на месте этого назюзеного «ноль-объекта» [183] представителя другой, неславянской нации? Я тоже нет. Конечно, был соблазн позабавиться (настроение от изжоги хуже некуда). Но настучать по антенне едва стоящей на щупальцах Субстанции, к тому же, несомненно, соотечественнику – последнее жлобство. Напротив: я как последняя «Вовка – добрая душа» [184] вызвался помочь одеться (Оно ещё и в трусах одних по коридору ползло) и отбуксировать до места стыковки.

Сквозь нечленораздельное бульканье и уханье кое-как выяснилось, что до того как нажраться, Это-Самое было «когда-то странной игрушкой безымянной…» [185] Простите, отвлёкся. В общем, выяснилось, что Объект «з Украiны, з Лвiва» [186] («шоли»), и даже боксёр («подерёмся, слабо»). Ныне же пребывает «на отдыхе» (этот стон у них песней зовётся) [187] со своим врачом, «псыхотэрапэутом» (ах, этот чудный южнорусский говор. Просто праздник для ушей). Гарный парубок [188] поведал также, заикаясь и гэкая, душещипательную историю о том, как пил, как чуть не утонул: пошёл искупаться в океан и… заснул там (боже, как это по-нашему):

– Спасибо парням русским, увидели. Только русские и спасли, а немцы с англичанами отворачиваются. В общем, – говорит, – просплюсь, покажу этим кубиносам!

(Какая связь между немцами и кубинцами? Эх, чудна и загадочна ты, великонажравшаяся славянская душа! Ни немцам, ни кубинцам не понятная)

Всё порывался познакомить с подругой, с которой, якобы, завёл шашни.

(Подруга? Шашни? Вы его в зеркале видели? Шашечник, блин, «Мистер Львiв»)

Вид мой, видно, слишком явно выказывал недоверие к его последнему тезису, на что он для пущей убедительности неоднократно на весь коридор протрубил номер апартаментов «подруги». И даже как туда добраться щупальцами показывал, хватаясь за косяки.

– Ладно-ладно, верю!

(Иначе весь вечер украдёт)

«Долгая дорога в дюнах» под руку с нажравшимся. «Per Aspera Ad Astra» – через тернии в номер [189]. Он свою историю (плюс слова благодарности) успел по кругу раз пять прокрутить. С грехом дотащив до номера этого Хому-бурсака [190], я был пригвождён незыблемым:

– Ты меня проводил, теперь я тебя провожу. Ты ведь теперь брат мне. Где твой номер? Поскакали! [191]

Мля-я! А номер-то наш вот он, через один. Не смог я отбрехаться. Пришлось падрам историю чудесного спасения на водах в исполнении челюскинца ещё пару раз на бис выслушать. ОСОАВИАХИМ ФОРЭВЭ [192]!

Конечно, наше короткое знакомство не оставило и следа в его заспиртованном отбивном мозжечке. Мы не раз затем наблюдали эту смешную парочку: он и его «псыхотэрапэут». Те ходили всю дорогу какие-то потерянные. Будто тщетно пытались разыскивать ту самую подругу из апартаментов «с шашнями». Личный его «Кашпировский» был под стать: вместе – вылитые Болек и Лёлек [193]!