Толстой. Показать царевичу явно, что кесарь его оружием защищать не будет, да и резерва не имеет. Хоть он в разговорах всегда упоминает, что ему обещана протекция, на которую очень надеется, но кесарь исполнил свое слово. Государь наш, Петр Алексеевич, объявил царевичу свое прощение, заклинаясь Богом, во всех винах его простить, если только с повинной воротится. Следовательно, кесарь уж не должен более его протектовать. Явно, что он по упрямству к отцу ехать не хочет. Следовательно, нет повинности против правды за него вести с Россией войну, будучи притом в войне с двух сторон, с турками и гишпанцами. И ежели до того дойдет, то принужден будет кесарь и против воли выдать его отцу.
Даун. Так сурово говорить ему нельзя.
Румянцев. Надо отнять у него девку, которую при себе держит. Девка — беглая крепостная, и уж ее-то кесарь протектовать не обязан.
Толстой. Афросинья беременна четвертым месяцем, и нельзя выразить, как царевич ее любит и какое имеет о ней попечение. Потому надо бы его девкой постращать.
Даун. Хотя мне нельзя без указу, однако увидим, что из этого будет. (К секретарю.) Велите взять девку.
Толстой. Господин Вайнгард, я просил бы вас, будто за секрет, сказать царевичу все, что мы говорили с графом. Чтоб не надеялся на протекцию кесаря, который оружием защищать его не будет по случаю войны с турками и гишпанцами. Убедите царевича, что кесарская протекция ему не надежна и поступят с ним против его воли.
Вайнгард. Будет сделано. (Уходит.)
Толстой. Умный человек.
Даун. Он со мной уж давно. С 1681 года, когда мы, будучи на бранденбургской службе, вместе участвовали в морском сражении Бранденбургского флота против флота Испании.
Толстой. Надобно, чтоб с трех сторон пришли царевичу противные вести. Во-первых, Вайнгард должен отнять у него надежду на протекцию кесарскую, во-вторых, отнять Афросинью, а в-третьих, я сейчас подумал, каким-то образом дать ему знать, что будто отец приезжает сюда в Италию. Он одного вида отца своего боится.
Солдаты проводят плачущую Афросинью.
Афросинья. Граф, пошто меня от царевича отлучили? Он ныне упалый, больной, мучается. Я ему подмога.
Даун. Указ кесарский из Вены. Ты признана беглой крепостной девкой. (Солдатам.) Ведите ее ко мне в канцелярию. Я туда иду. (Афросинью уводят.)
Толстой. Поговорите с ней, граф, постращайте и пришлите к нам для разговору.
Даун. Так и сделаем. (Уходит.)
Румянцев. Вишь какая рыжая. Эк чертовка. Вот работа для живописца. Вот лицо для сердца и души.
Толстой. Тебе, Александр Иванович, только бы цветок в петлицу да кокетством заниматься. А государь на нас надежду имеет.
Румянцев. Если уж женщиной овладеем, так государя не подведем. В каждой военной операции надобно понять, с которой стороны подойти. В 1714 году послал меня государь в Архангельск набрать опытных корабельных мастеров пятьсот человек. Думал, не сумею, однако размыслил и справился. Затем послал меня взять город Каябур в восточной части Ботнического залива. Каябур сдался. Нашел в нем двадцать пушек да две тысячи пятьсот тулупов, которые выслал в Копенгаген, посколько там тогда государыня пребывала. И повсюду, куда б меня государь ни посылал, велел он генералам, штаб- и обер-офицерам: слушайтесь во всем капитана Румянцева.
Толстой. Ну и какую ж ты здесь операцию предложишь, Александр Иванович?
Румянцев. Прежде прежнего, Петр Андреевич, надобно взять фортецию, господствующую над местностью, а потом уж идти на общий штурм.
ebooksa