Алексей (испуганно). Никакого письма брать не желаю.
Толстой (учтиво). В таком случае я его зачту публично. (Достает письмо, читает.) «Мой сын! Что ты учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, обольстя меня и заклинаясь Богом при прощании. Что неслыхано не точию междо наших детей, но междо нарочитых подданных. Чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил. Того ради посылаю ныне сие последнее тебе письмо, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господа Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебе обещаю Богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешься и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то яко отец даною мне от Бога властью проклинаю тебя вечно, а яко государь твой за изменника объявлю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцов, учинить наказание за бунт, в чем Бог мне поможет, поможет в моей истине».
Даун. Принц, согласны ли вы возвратиться под клятву Богом отца и государя?
Алексей. Господа, я уехал под протекцию кесарскую, опасаясь гнева отца, принуждавшего меня к пострижению, чтоб отлучить от короны. Теперь ничего не могу объявить, потому что надобно мыслить о том гораздо.
Толстой. Сколько же думаете мыслить? Год али десять?
Алексей. Сейчас возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное лицо явиться не бесстрашно, а посему не смею возвратиться. О том письменно донесу протектору моему, его кесаревскому величеству.
Толстой. За такое непослушание государь предаст вас клятве отеческой и церковной и объявит во всем государстве нашем ваше непокорство. Рассудите сами, царевич, какой вам будет живот? Не думайте, что можете быть безопасен. Разве что в вечном заключении под крепким караулом похочете быть и так душе своей в будущем, а телу в сем еще венце мучение заслужите. Мы не оставим искать всех способов к наказанию непокорства вашего. Даже вооруженной рукой кесаря к выдаче вашей принудим. Рассуждайте, что из этого последует. Вы своим непокорством внесете лишь раскол меж дружескими народами и препятствуете миру меж ними.
Даун. Наше кесарское величество стремится оказать русскому императору услугу, устраняя возможность попасть царевичу в неприятельские руки. И тем более без нарушения народного права могли принять столь высокую особу, что она с нами в свойстве.
Толстой. Мы уразумели, что говорил кесарь, и благодарствуем за то. И при том не могу оставить, не объявляя, как зело удивляет, что царевич его величеством тайно, под крепким караулом удерживался, нам же о сем говорили неправду. Мы сие примем за явный разрыв и будем перед всем светом на кесаря чинить жалобы и искать неслыханную и несносную нам и чести нашей обиду отомстить.
Герцогиня. Кесарь в это дело мешаться не хочет и представляет все воле русского императора и сына его. Как они хотят, так меж собой согласятся.
Шенборн. Однако для дружбы с российском государем кесарь будет делать лишь то, что непредосудительно кесарской чести и власти.
Толстой. Какое чувство может иметь его императорское величество Петр Алексеевич из поступков кесаря? Если б сын кесаря, принц Евгений Савойский, отлучась от своего отца, искал убежища в землях российского государя и оно было бы дано тайно, сколь болезненно было бы это кесарю.
Герцогиня. Принц Евгений — человек военный, а натуру царевича я знаю. Отец напрасно трудится и принуждает его к воинским делам. Он лучше желает иметь в руках своих четки, нежели пистоли. Только то мне безмерно печально, чтоб немилость государя на внука моего не пала.
Толстой. Кесарь хочет нашего государя с сыном его судить. У нас и с подданными-то необычно. Наш государь самодержавный, ничем кесарю не подчинен, и вступаться ему не следует.
Алексей (Дауну). Граф, если отец вздумает требовать меня с оружием в руках, могу ли я положиться на покровительство кесаря?
Даун. Я уж говорил, кесарское величество с удовольствием будет видеть примирение отца с сыном, но если вы, принц, считаете небезопасным возвратиться, то можете положиться на покровительство кесаря, который довольно силен, чтоб защищать принимаемых им под протекцию.
Толстой. Его величество государь-император наш будет считать царевича изменником и не отстанет, пока не получит его живым или мертвым. (К Алексею.) Я имею повеление не удаляться отсюда прежде, чем возьму тебя, и если б перевезли тебя в другое место, то и туда буду за тобой следовать.
Алексей (испуганно подходит к Дауну и берет его за руку). Граф, я бы хотел с вами переговорить в другой комнате. (Уходят.)
Шенборн. Требования российского государя послать царевича с вами исполнить невозможно. Надо бы послать его неволею, а это будет предосудительно кесарской власти и противно всесветным правам. Это будет знак варварства.
Толстой. Царевич Алексей не просто изъявляет замерзлое упрямство. Он бунтовщик и пишет в Россию своим сообщникам подстрекательские письма, стремясь свергнуть с престола законного государя, батюшку своего. Мы просили письма, где он просит кесарского войска у кесаря себе в помощь. Однако нам отказали, заявив — одно сожжено вовсе, второе затерялось. Сие есть волокита и почти ругательный поступок, который приведет к большим конфузиям. Хотел бы напомнить, что бунтовщики имеются не в одной России. Пример тому венгерский бунт. Имеется также ведомость, что флот гишпанский стоит между Неаполем и Сардиниею и что намерен, высадя людей на берег, атаковать Неаполь, понеже неаполитанская шляхта сделала против кесаря комплот и желает быть под властью гишпанской, нежели под кесарской.
ebooksa