Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

22
18
20
22
24
26
28
30

Долгорукий. Носится общая молва, что царевич помешался в уме и пьет безмерно.

Плеер. Отрекся ли он добровольно?

Долгорукий. Царевич был принужден к отречению. Долго жил в Твери, сказавшись больным, и в Москву не ехал. Но принужден был приехать на тайный совет в Москву, где в то время находился двор. Царевич отрекся от престола в большом аудиенц-зале кремлевского дворца при духовенстве, министрах и других высших лицах. Петр объявил, что царевич действовал против славы и чести народа российского. В Кремле при том стояли три батальона лейб-гвардии с заряженными ружьями. Царевич был приведен без шпаги, как арестант. Он упал к ногам Петра, признал себя во всем виновным и со слезами просил прощения и помилования. Петр вышел с ним в ближайшую комору, и там царевич открыл главных сообщников своих.

Плеер. Напрасно царевич надеется. Не пощадит его царь Петр. Страшный, грубый человек. В нем жестокость русского барина сочетается с грубостью голландского матроса. Только тем от прежних московских деспотов и отличается. Недавно в посольском приказе плюнул в лицо голландскому послу, слова которого показались ему дерзкими. Посла голынтинского двора ударил кулаком по спине.

Долгорукий. Тем более нас, русских, не щадит, даже и ближних царедворцев. Меншикову разбил до крови нос за то, что пошел танцевать, не отстегнув шпаги. Дочери вицеканцлера Шефирова, которая отказалась пить водку, крикнул: «Злая жидовка, я научу тебя слушаться». И надавал пощечин. Старому князю Голицыну, который отказался есть огуречный салат, потому что тот полит уксусом, велел уксус насильно влить в рот. Становится день ото дня невыносимей, и счастлив тот, кто не должен постоянно находиться подле него.

Плеер. Даже и в Турции такого нет. Каково его происхождение? Я слышал разное.

Долгорукий. По матери своей — Нарышкиной — считают его чешского происхождения из рода Нарисци. Однако татарин Нарыш из свиты Ивана Грозного более верен. И с отцом не все ясно. Года с три тому назад был я царю собутыльником в доме Тихона Стрешнева. Выпив чрезмерно, Петр указал на Мусина-Пушкина да говорит: «Этот вот знает, по крайней мере, что он сын моего отца, но от кого же я сам? Уж не от тебя ли, Тихон Стрешнев? Ну, говори, не бойся». Да как ухватит Стрешнева за горло: «Говори, не то задушу». Стрешнев захрипел да взмолился: «Батюшка, смилуйся. Я не знаю, что тебе сказать». (Долгорукий и Плеер смеются.)

В кабаке становится все более шумно. Слышны крики и хохот. Иные уже валяются.

Посадский (кричит первому мужику). Ты как крестишься?! Как пальцы слагаешь?

Первый мужик. Как хошь крестись. Я крещусь хоть так, хоть сяк. В том силы нет, хоть кулаком крестись.

Посадский. А вот я тебя кулаком! (Дерутся. Вокруг подзадоривают дерущихся. Валятся лавки, падает посуда со столов. Сидевший до того молча в дальнем конце кабака человек, который в одиночестве пил водку за отдельным столиком, вскакивает.)

Габриель (дрожа от гнева). Вы ничего не знаете, и у вас все варвары! Собаки! Собаки! Гундсфоты!

Посадский. Это Еремка-немец. Портняжка, пьяница. Ты, Еремка, народу не груби. Народ тебя побьет.

Габриель. Врешь, врешь, собака. Я не есть Еремей, я есть Габриель.

Второй мужик. Православные христиане, вот кого бить надобно, а вы меж собой.

Народ подступает к Габриелю. Тот отбивается.

Габриель (кричит). Я вам сделаю, как мой Бог жив, так я вам отомщу. Мужики, свиньи, собаки! Добро, собаки, я вам заплачу!

Габриеля бьют. Подходит Долгорукий.

Долгорукий. Оставьте его.

Первый мужик. Так ведь он, барин, немчин этот, иноземец, нас, русских, всех обозвал смердовичами. Его в острог надобно.