– Например, путь новорожденной души.
Ева снова улыбнулась, но в этот раз немного насмешливо.
– Я думала, ты умеешь только собирать людские исповеди.
Пилигрим опустил глаза, не обижаясь на ее насмешку.
– Я говорил, что не умею чинить людей, – сказал он, не поднимая глаз, а когда поднял, добавил: – Я забочусь только об их душах.
Ева посмотрела очень пристально. В ее взгляде была спокойная и сдержанная благодарность.
– Мой сын родился тринадцатого числа. Теперь у него есть ключ и замок, а это значит, что…
– Это значит, что тот, у кого в глазах пропасть, получит на одну душу меньше, – закончил он вместо нее.
Ева улыбнулась и очень тихо сказала:
– Спасибо.
Он не ответил, только коротко моргнул, скрыв от нее на мгновенье свои бледно-голубые, как утреннее небо, глаза.
– Души тех, кто меня окружает, под замком, который нельзя открыть. Зло не сможет прикоснуться к ним через меня. Теперь я могу не волноваться о них. Меня беспокоит только один. Он беззащитен. А он мне очень дорог. Я не хочу, чтобы кто-то у него украл его путь и повел к пропасти.
– Ты говоришь о мальчике, который любит тебя и называет матерью? – спросил Пилигрим.
Ева прикрыла глаза и едва заметно кивнула, подтверждая его слова.
– Не волнуйся. Очень скоро у него будет свой замок и свой ключ. Вот увидишь. Я тебе это обещаю.
Ева промолчала. Она так и не поняла кто он, этот странный юноша с не менее странным именем – Пилигрим, но точно знала, что он сдержит свое слово.
Ева вдруг почувствовала, что он словно бы стал дальше от нее, хотя он по-прежнему стоял на месте и даже не шевельнулся. Она поняла – он снова уходит.
– Знаешь, а ведь я всегда хотела заглянуть в твою маленькую кожаную книжечку, – сказала она, улыбаясь почти детской улыбкой – улыбкой ребенка, который любит открывать потайные дверцы.
– Я знаю, – улыбнулся он, чуть склонив голову набок, и Еве показалось, что он любуется ею. Лицо у него в этот момент было веселое.
Но Ева вдруг, наоборот, сделалась серьезной.