Ведьма по имени Ева

Ей нужна была его страсть, его азарт, его жажда победы. Стоило только улыбнуться… улыбкой ведьмы, которой никто не может противостоять. Но Ева не решалась. Она хотела не этого. Она хотела, чтобы он сам…

Ева видела его улыбку. Эта улыбка была обращена к ней, эта улыбка была отражением того, что он почувствовал, когда увидел ее. Ева видела его глаза – это был взгляд, от которого дышишь чаще. Она чувствовала, что он тянется к ней – сам.

Она могла забыть о колдовстве, не колдовать вовсе, но она была ведьмой и чувствовала как ведьма: тонко, остро, ярко. Чувствовать она себе запретить не могла. И она чувствовала… что его тело – каждая клеточка – охвачено желанием. Так и должно было быть, потому что его тело помнило. Все. Его тело помнило то, чего не помнил и не мог помнить он сам. Ведьма запретила ему помнить, одурманила его разум, превратила реальность в смутное воспоминание.

Но ведь ее разум не был околдован. Ее разум, вместе с ее телом, горел от страсти. Да, ведьма знает, что такое страсть. Она знает это как никто другой. Поэтому она не хотела манить его колдовством. Она стала ведьмой, чтобы дотянуться до человеческого счастья. Значит, человек должен сам подарить ей это счастье. Счастье невозможно взять силой. Это будет уже не счастье – просто фальшивая монета. За фальшивую монету она не согласна отдавать в обмен то, что у нее когда-то потребуют. Поэтому ее губы лишь слегка дрогнули: неуверенно и неловко, и улыбка получилась немного смущенной.

Он заметил.

– У вас очень красивая улыбка, – сказал он, то опуская глаза на ее губы, то поднимая взгляд вверх, чтобы посмотреть в ее глаза.

Ева улыбнулась смелее, но уже собственным мыслям:

«Ну вот. И никакого колдовства».

Она кивнула на свой дом.

– Что ж, теперь вам не нужно меня искать, – произнесла Ева, слегка прикусив губу, как будто не знала, что еще сказать. Потом невинно и многозначительно подняла на него глаза. И только после этого, не говоря больше ни слова, развернулась и пошла к дому. Она знала, что он смотрит ей вслед.

***

Каждый день, когда синьор Пикколо ехал домой, ему приходилось проезжать мимо старого кладбища. Ему не нравилось это место, но в объезд – это лишние триста метров на мотоцикле. А он не любил проезжать лишние метры. В этот день он ехал домой с особым чувством. Наконец-то он указал этой глупой старой синьоре на ее неправильное, можно даже сказать, потребительское к нему отношение. До чего же люди чужой труд не ценят все-таки! Вот он, почтальон с многолетним стажем, неужели не заслужил хоть какого-то уважения к себе? Хоть раз позаботились бы о том, чтоб у него было меньше работы. Нет же – пишут!

Синьор Пикколо давно уже понял, что людей он не любит. Все вокруг целыми днями кричали, смеялись, шутили – жизни радовались. А чему радоваться? Родился – пожил – умер. Не хотят понимать. Поэтому синьор Пикколо жил один – чтобы не видеть этот бессмысленный круговорот, эту веселую карусель, от которой проку – никакого ровным счетом.

Когда он уже подъезжал к кладбищу, то почувствовал, как нехорошо зазвучал его мотоцикл. Синьор Пикколо только подумал, что надо бы как-нибудь дотянуть до дома, как в ту же секунду мотоцикл ворчливо кашлянул и заглох.

Синьор Пикколо не мог поверить своим глазам. Ну всякое было с его мотоциклом – не новый ведь, но чтоб вот так вот: секунда – и стал… Это уже просто возмутительно. Почтальон слез с мотоцикла и обошел его со всех сторон. Потом посмотрел вперед на дорогу. Было далеко, но синьор Пикколо понимал, что придется идти пешком, да еще везти за собой свой транспорт.

– Вам помочь? – вдруг послышался позади него женский голос.

Синьор Пикколо обернулся. Перед ним стояла женщина в легком черном плащике – коротеньком и тонком, как раз для таких вот вечерних прогулок. Ее светлые волосы развевались от ночного ветра.

– А вы что, умеете чинить мотоциклы? – спросил недоверчиво почтальон.

– Нет, – коротко ответила девушка, улыбнувшись. – Но я вижу, что вам нужна помощь.

– Да как же вы…