Он хотел спросить, как она ему может помочь, если чинить не умеет, как вдруг что-то в ней показалось ему знакомым. Он подозрительно прищурил маленькие черные глазки и, растянув в гримасе непочтения тонкий рот, спросил:
– А вы, случайно, не та синьорина, которая по соседству с донной Ди Анджело поселилась?
Девушка тоже прищурила глаза, но как-то вышло у нее это очень опасно на вид. Синьор Пикколо, по крайней мере, почувствовал себя не в своей тарелке.
– Нет. Это вам показалось, господин почтальон, – сказала она на каком-то чужом языке, и синьор Пикколо вдруг к своему ужасу осознал, что прекрасно понял смысл сказанных ею слов, хотя так и не разобрался, на каком языке они прозвучали.
Он попятился, пока не понимая, зачем это делает. Просто ему очень захотелось в эту минуту быть как можно дальше от странной девушки в черном развевающемся плащике.
– Вы правы, я не умею чинить мотоциклы, – сказала она, шагнув в его сторону. – Но все-таки я могу вам помочь.
Теперь уже она говорила на итальянском. Но ведь она произнесла слова, которые он сам просто не успел сказать секунду назад. Синьор Пикколо продолжал пятиться, а она продолжала надвигаться на него. Ее каблуки размеренно ударялись об асфальт, создавая громкое тонкое клацанье в ушах синьора Пикколо.
– Я, уважаемый синьор почтальон, чиню людей, когда мне приходит такое в голову. – Ее тонкое и нежное лицо вдруг преобразилось: черты заострились, стали как у хищной птицы, а глаза превратились в черные щели. Звук от ударов каблуков становился громче, а девушка ближе. Ее голос прозвучал страшно: – А вас нужно починить, синьор почтальон.
Синьор Пикколо заорал от увиденного и бросился бежать, но, пробежав буквально пару метров, растянулся на дороге, клюнув носом в асфальт.
Каблуки продолжали стучать и наконец замолчали где-то поблизости. Синьор Пикколо поднял голову от асфальта: ее ноги были прямо напротив его лица, всего в нескольких сантиметрах. Со стоном и плачем он начал отползать назад.
– Чего вы хотите? Что я вам сделал? – ныл он жалостливым голосом.
– Встань! – приказала она.
Он начал трясти головой из стороны в сторону и несколько раз невольно прочесал носом асфальт.
Вдруг он почувствовал, что его подбородка коснулось что-то холодное и гладкое и, поддерживая снизу, потянуло голову вверх. Осмелев и глянув на девушку, он понял, что она просто подняла его голову носком туфли. Он уткнулся взглядом в ее глаза: нечеловеческие, жуткие, темные. Когда она моргнула, он точно видел, что из ее глаз посыпалась земля – они до краев были наполнены влажной черной землей.
Он перестал ныть и послушно встал.
– Иди. – Легким жестом она подняла тонкие, неестественно длинные пальцы и небрежно указала в сторону кладбища. – Туда.
Он кивнул и послушно пошел по тропинке к кладбищу: сгорбленный и дрожащий от страха.
Ева шла следом за ним. Она смотрела на его ссутуленную спину, и он казался ей таким же ничтожным, как крупинка земли с одной из могил на этом кладбище. Она чувствовала омерзение, когда шла по его следам: маленький человек, который приносит много зла в отместку за то, что он всего лишь ничтожество. Это чувство было ей знакомо. Она помнила, что такое ощущать себя ничтожеством и страдать от этого. Но с синьором почтальоном все было иначе: он был ничтожеством, но не ощущал этого, а значит, не страдал. Вместо этого он заставлял страдать других. Это нужно было исправить… как поломку в мотоцикле.
– Стой! – приказала она, и синьор Пикколо остановился.
Он обернулся и посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.