Гостья

– Откуда такая беспричинная резкость? – удивился Клод. – У меня нет привычки к подобной лексике.

– Прошу прощения, но это ты произнес слова «стилизация», «оппортунизм». Только не оправдывайся, до чего смехотворна твоя забота не говорить по-профессорски.

Более всего Клод боялся причислять себя к университетскому сословию; надо отдать ему справедливость: менее, чем кто-либо, он выглядел академичным.

– Клянусь, с этой стороны я не чувствую себя в опасности, – сухо заметил он. – Обычно это ты вносишь в наши споры некую немецкую тяжеловесность.

– Тяжеловесность… – повторила Элизабет. – Я прекрасно знаю: всякий раз, как я тебе противоречу, ты приписываешь мне педантизм. Ты невообразим, ты не можешь выносить противоречия. То, что ты подразумеваешь под интеллектуальным сотрудничеством, – это тупое одобрение любого твоего мнения. Требуй этого от Сюзанны, но не от меня; я имею несчастье обладать мозгом и стремлюсь пользоваться им.

– Ну вот! Сразу такая озлобленность, – сказал Клод.

Элизабет овладела собой; это было невыносимо, он всегда находил способ свалить вину на нее.

– Я, может, и злобная, – сказала она с убийственным спокойствием. – Но ты не слышишь, как говоришь. Можно подумать, что ты обращаешься к своему классу.

– Не будем опять ссориться, – примирительным тоном сказал Клод.

Она злобно взглянула на него. Этим вечером он определенно решил осыпать ее счастьем, он чувствовал себя нежным, очаровательным и благородным; ладно, он увидит. Она откашлялась, чтобы прочистить голос.

– Откровенно говоря, Клод, неужели ты считаешь, что опыт этого месяца был удачным? – спросила она.

– Какой опыт? – удивился он.

Кровь прилила к щекам Элизабет, и голос ее слегка дрогнул.

– Если после объяснения в прошлом месяце мы сохранили наши отношения, то это в качестве эксперимента, ты забыл?

– Ах да… – отвечал Клод.

Он не принял всерьез мысль о разрыве, естественно, она все потеряла, переспав с ним в тот же вечер. На мгновение она растерялась.

– Так вот, думается, я пришла к заключению, что ситуация невозможная, – продолжала она.

– Невозможная? Почему вдруг невозможная? Что нового произошло?

– Вот именно, ничего, – отвечала Элизабет.

– Тогда объяснись, я не понимаю.