Мистер Морг

Мэтью оставил заляпанную кровью сосну и пошел дальше тем путем, которым Морг вышел на поляну. Идти пришлось сквозь колючие кусты и заросли, но сапоги беглого арестанта уже протоптали тут тропу. Мэтью представил себе, что могло произойти ночью, когда Ларк услышала, что кто-то идет, позвала по имени его — а он не отзывался, боясь, что Морг выстрелит на звук его голоса, — и в ответ услышала тихий шепот у самого уха, а может быть, и почувствовала горячее прикосновение пистолетного дула к горлу. «Скажи своей мамочке, что мы идем в безопасное место, ну или что будем играть в прятки, или еще какую-нибудь чертову ересь придумай, но знай: если ты закричишь, я убью ее первой. И чтоб никакого шума, обе тихо идите. Возьми ее за руку и шагай передо мной. Вон туда. Давай».

Сказал ли Морг ей, что, если она будет сопротивляться, им с матерью надеяться не на что, но, мол, когда они отойдут на некоторое расстояние, он может их отпустить? Поверила бы Ларк такому обещанию после того, что произошло у них дома? Или, может, ухватилась бы за этот шанс остаться в живых? Или думала, что сумеет уговорить его не убивать их? Может быть… Наверное… Вероятно… Кто знает?

«Я сам был солдатом», — сказал тогда Морг. Похоже, он, вдобавок к своей природной склонности к убийству, и правда выучился хорошо драться. Морг возвел убийство в ранг искусства. Он мог за много дней (а может быть, и недель) планировать побег, умел, как гроссмейстер, заранее обдумывать свои ходы, ориентироваться на местности, как индеец, уверенно красться в темноте, как кошка, и, сосредоточившись на цели, игнорировать боль от раны. Он ловко обращался с пистолетами, ножами и бритвами. Он не знал жалости, был холоден как лед, а на затылке у него, как сказал Странник, был «глаз убийцы».

Был солдатом? Может, и так. Но более правдоподобным Мэтью казалось, что Морга когда-то готовили к роли наемного убийцы. Для такой работы он подходил как никто другой.

Для работы? Ах да: он «сейчас пока без работы, но собирается снова заняться подведением счетов».

Что бы это значило?

В любом случае это было что-то нехорошее, и, вероятно, кому-то предстояло заплатить своей жизнью.

Мэтью же нужно было подвести свои счеты. Выйдя из леса, он увидел, что Странник так и сидит, прислонившись к дереву на дальнем конце поляны, рядом с золой от вчерашнего костра, который успокоил Фейт и помог ей уснуть. Мэтью будто снова ударило под дых — так же, как на рассвете, когда он увидел в боку индейца кровавую дыру.

Глаза Странника были закрыты, лицо подставлено теплым лучам утреннего солнца. Но даже за то короткое время, на которое Мэтью оставил его, чтобы сходить на место стычки и отыскать лук Странника, индеец, казалось, успел ослабеть и осунуться. Кожа его стала серой, как могильная плита. Повязкой, сделанной из галстуха (того самого, которым из сострадания Том задушил своего песика), Мэтью обмотал грудь Странника снизу. С левой стороны она потемнела от крови.

Странник открыл глаза и увидел приближающегося Мэтью.

— Неужели я так ужасно выгляжу? — спросил он, увидев выражение лица Мэтью. И сам ответил на свой вопрос: — Смерть описывают по-разному, но красивой ее не называет никто.

— Я вытащу тебя отсюда.

Странник слабо улыбнулся. В глазах его отражалась неизбывная боль.

— Нет, не вытащишь. Если ты хочешь стать индейцем, то первое, что нужно сделать… — Ему пришлось замолчать — он пытался справиться с терзавшей его мукой. — Нужно… — повторил он, — принять реальность такой, какая она есть.

Мэтью не нашелся что ответить. Осматривая рану, он заметил, что пуля раздробила по крайней мере одно ребро и глубоко вошла во внутренние органы. Где именно она застряла, определить было невозможно. Чудо, что Странник вообще способен говорить, не то что двигаться. Прежде индеец взял пригоршню мха, сосновой коры и сломанных зеленых сосновых иголок, запихнул их в рану и сказал: «Перевяжи».

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Мэтью.

— Нет. — Ответ был твердым и окончательным. Странник произнес его без сожаления — по-индейски. — Лучше съешь что-нибудь, и пойдем.

Мэтью съел кусочек вяленого мяса и попил воды из фляжки, оставленной Ларк. У всего был привкус порохового дыма, въевшегося в его волосы, кожу и одежду.

— С женщинами он будет идти медленнее, — сказал Странник, снова подставляя лицо солнцу. — А еще из-за раны. За ними остается след, который увидит любой англичанин. — Он поморщился, дожидаясь, пока отпустит боль. — Ты знаешь, зачем он их взял с собой?

Мэтью знал.