Мистер Морг

Было слышно лишь, как богач со свистом дышит. Воздух в комнате казался таким же промерзшим и коварным, как земля за окнами. Все стало смутным и сомнительным.

— Дочка, — прохрипел лорд Мортимер.

Она ничего не ответила. Рука в перчатке снова поднялась и прижалась ко лбу. Кристина качнулась на ступнях взад и вперед. Потом оглядела комнату, стены и потолок — как пойманное в ловушку животное, которому больше негде спрятаться, подумал Мэтью.

— Поговори со мной, — почти умоляющим голосом произнес отец. — Пожалуйста.

Она продолжала молчать.

— Кристина! — сказал лорд Мортимер так, как будто стоял на коленях перед Крестом.

Мэтью увидел, что ее взгляд упал на отца. Увидел, как она вздрогнула. Как ее руки в перчатках сжались по бокам в кулаки. Но, будучи с ним одной крови и, возможно, имея такой же характер, она оставалась твердой.

— О чем мне говорить? — тихо спросила она зловеще сдержанным голосом. — О моей матери… твоей жене… о том, как ты довел ее до самоубийства? О том, как Морган не выдержал твоего гнева? О том, как мы с Морганом всегда тянулись к тебе с любовью, а ты отворачивался от нас? Потому что… папа, ты всегда, всегда был так занят. — Не дожидаясь ответа, она непреклонно продолжала зачитывать список сокрушающих обвинений. — Не поговорить ли мне с тобой о сотнях — а может быть, и тысячах — людей, которые мучились в твоих шахтах и мастерских, на твоих полях и в теплицах-потовыжималках? О том, как нам было стыдно, когда мы узнали, что ты используешь людей… и получаешь от этого удовольствие? О семье Нэнс, о Коуплендах и Энгельбургах? Которые были друзьями нашей семьи — до тех пор, пока для своих нужд ты не уничтожил предприятия их отцов и не разрушил все мечты их детей. А может, нам с тобой поговорить о здании Уиттерсена и о погибших рабочих? И об адвокатах, которых ты нанял, чтобы из года в год не платить того, что был должен? О чем мне говорить? Обо всем этом или и о других грехах и мерзостях? Об остальных людях, обиженных тобой, о прочих твоих злодеяниях? Скажи мне.

Умирающий съежился. Может быть, он размышляет над тем, что хотя Смерть еще не пришла за ним, но пришла Правда?

Кристина Мортимер вонзила меч глубже.

— И ты смеешь следить за мной здесь? Заставляешь нанятого тобой человека уговаривать меня? Чтобы я забыла, какой это кошмар — быть твоей дочерью, видеть, как ты уничтожаешь мою мать, брата и почти все, что было мне дорого? — Она моргнула, и несказанный ужас отразился в ее глазах. Снова оглядевшись по сторонам, она почти взвыла: — Зачем я здесь? Что я тут делаю? Не знаю… Не знаю!

— Мисс Кристина, — сказал Оберли и протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но она отстранилась. — Пожалуйста. Проявите к нему чуточку милосердия.

— Нет, — сказал лорд Мортимер почти четким, сильным голосом. — Нет, — повторил он с кривой улыбкой на страшных губах. — Милосердие мне не нужно. Не затем… не затем я позвал тебя, дочь. Я ни к кому не был милосерден… И сам о нем не прошу. — Его зрячий глаз влажно блестел. — И ко мне никто милосердия не проявлял. Я не понимаю, что это такое. Оно мне ни к чему. Это слабость. Костыль какой-то. Убивай, или убьют тебя — вот по какому принципу я всегда жил. Даже с отцом… Я сражался с ним насмерть… Потому что он хотел сломать меня… чтобы узнать, из чего я сделан. Запер меня в чулане. Ты, дочка, говоришь о потовыжималках? Он запер меня в чулане… за пустяшное нарушение правил, которые он установил. Мне нельзя было оттуда выходить… Меня не кормили и не поили… до тех пор, пока я не попросил бы у него прощения. И знаешь, сколько я просидел в том чулане… в темноте? Когда все вокруг было в моей моче и дерьме? Знаешь… сколько? — Он кивнул, как будто все еще гордился той своей детской победой. — Дворецкий сказал мне, что… я просидел там пять дней и четырнадцать часов. Меня выпустили против воли отца. А едва я успел прийти в себя… он снова засунул меня туда же. На этот раз… я продержался почти целую неделю. Но я кое-чему научился, дочка. Я понял… мужчине — даже мальчику — с добрым сердцем не выжить. Выживает он только благодаря силе воли. Да. Вот почему я еще жив сегодня. Сейчас. Потому что захотел увидеть тебя… поговорить с тобой, услышать, что ты скажешь… и я не умру, пока это не будет сделано и я не успокоюсь.

— Убивай, или убьют тебя? — заговорила она. — Что сделала мама, чем она так тебя разозлила? А что сделал Морган? Господи, папа… — Ее голос дрогнул. — Что такого сделала я?

Лорд Мортимер не ответил. Наверное, не смог, подумал Мэтью.

— Мы были недостаточно хороши для тебя? — спросила она. — Недостаточно сильны?

Наконец резко, хрипло и глухо прозвучал ответ:

— Вы были слишком хороши для меня. Я знаю это теперь, глядя в зеркало… что отражает прошлое. А я был слишком слаб… чтобы отпустить все это… то, что внутри меня… Слишком слаб. А здесь я считал себя… очень, очень сильным. И теперь смотри, дочка… на то, чем я стал и что у меня есть… Смотрите, — сказал он, обращаясь к Мэтью, Оберли и врачу, — это предупреждение о том, во что может превратиться человек… который так до конца и не вышел… из той темной комнатки… и который до сих пор… живет там, в молчании и страхе. Я не буду просить о милосердии, — произнес покрытый язвами рот на блестящем лице, — но скажу… то, что никогда не сказал бы отцу или еще кому-либо на этой земле… Я прошу прощения. — Глаз закрылся, и Мортимер откинулся на подушки. — Прошу прощения, — выдохнул он. — Прошу прощения.

Кристина стояла не двигаясь. Она впилась взглядом в отца. Эти глаза способны расплавить металл, подумал Мэтью. На нее было так же тяжело смотреть, как и на лорда Мортимера. Что-то в ее лице изменилось. Или за лицом. Трудно было понять. Мэтью гадал, сможет ли она сама когда-нибудь облегчить свою душу, ведь она точно так же заперта в темнице страхов (и промахов) прошлого, как ее отец. Да, вот это парочка.

Снизу донесся стук… Стук… Стук. Это постучали дверным молотком.