Способ совершения преступления был нехитрым: НС просто открывал пузырьки на аптечных полках, бросал капсулы с цианидом и закручивал крышку обратно. Соответственно, я не рассматривал его как особо организованного или методичного правонарушителя. Это позволяло откинуть кандидатуры, занимавшие достаточно высокие посты в «Макнил» или «Джонсон и Джонсон», хотя оставались рядовые сотрудники, которые могли затаить на компанию злобу и действовать из мести. Проблема была в том – и я указал это в профиле, – что мы не знали, злится ли преступник на производителя, на аптеки, продающие лекарства, на жертв или на общество в целом. Точно так же выбор тайленола в качестве средства для распространения яда мог иметь значение, а мог и не иметь. Возможно, дело было в популярности этого лекарства и большом количестве потенциальных жертв; а может, преступнику просто нравилась упаковка. Цианид раздобыть очень легко, поэтому отслеживать его продажи было все равно что искать иголку в стоге сена.
Я предполагал, что этот парень может возвращаться на место преступления, особенно когда пресса раструбила об отравлениях на всю страну. Он мог посещать не только аптеки, где отравил капсулы, но и могилы жертв, раз пресса сообщила их имена. Он мог даже скрытно наблюдать за их домами.
Он ездил на машине пяти лет или старше, в не очень хорошем состоянии. Судя по способу совершения преступления – по тому, как были отравлены капсулы тайленола, – он был неловким и рассеянным, а не собранным и целеустремленным человеком. Я подумал, что это должно отражаться и на состоянии его автомобиля. Он мог быть и из тех, на которых ездят полицейские – например, большой седан «Форд», олицетворяющий силу и власть – два качества, к которым преступник стремится.
Следственная группа собиралась заняться недовольными служащими – и бывшими служащими – компаний «Джонсон и Джонсон» и «Макнил», а также конкретных аптек, в которых было отравлено лекарство. Но чем больше я об этом думал и чем больше узнавал об обстоятельствах отравлений тайленолом, тем сильней убеждался, что мотивом преступника была просто злоба и агрессия по отношению к обществу, которое отнеслось к нему несправедливо или проигнорировало, а не возмущение и недовольство собственно компанией или аптекой. Этот парень мстил человечеству вообще, считая, что оно плохо с ним обошлось. Скорее всего, в прошлом он слал письменные обращения людям у власти, например президенту Рональду Рейгану и мэру Чикаго Джейн Бирн, но в принципе это мог быть кто угодно, от директора ФБР до римского папы. В письмах наверняка перечислялись те несправедливости, за которые он не получил должного морального удовлетворения. Он чувствовал себя обойденным, и это стало причиной эскалации. Поскольку в письмах должно было фигурировать его настоящее имя, это могло дать следствию неплохую зацепку.
Что ж, таков был профиль, который я составил, сидя в одиночестве в кабинете полевого офиса ФБР в Чикаго. Но под него подходило огромное количество людей, поэтому напрямую к преступнику он нас вывести не мог. Скорее, профиль был призван помочь полиции сузить круг подозреваемых, когда таковые появятся, и расставить в нем приоритеты. Кроме того, на его основе можно было разработать проактивную стратегию, чтобы заставить НС вступить со следствием в противоборство.
Я подумал, что одной из его личностных черт, на которых полиция может сыграть, должно быть любопытство. Человек, который не поленился заменить тайленол на цианид, наверняка должен полюбопытствовать, что случилось дальше: как отреагировали аптеки, продавшие отравленное лекарство? Изменили они процедуры продаж? Что творится с семьями погибших? А как ведет себя компания-производитель? Тем или иным способом он постарается отследить, как его влияние сказалось на жизнях других людей.
Из любопытства он может заговаривать с посетителями баров или с продавцами в аптеках, а также с полицейскими на дежурстве. Он впервые в жизни привлек к себе внимание всего мира, отчего самооценка его должна была взлететь до небес. Скорее всего, у него есть альбом с вырезками, а также дневник, где он описывает свои действия. Если нам удастся добраться до этих личных записей, они наверняка откроют нам его переживания относительно собственной неполноценности.
Властям я советовал бы продолжать давить на него, делая заявления для прессы в позитивном ключе. Нельзя говорить ничего вроде «дело до сих пор не раскрыто» или «следствие зашло в тупик». НС не должен сорваться с крючка, не должен решить, что останется безнаказанным. Но также на этой стадии нельзя его злить, публично называя сумасшедшим или маньяком. Было бы неплохо найти какого-нибудь психолога или психиатра, который согласится заявить в прессе, что НС – жертва общества, то есть подтвердить его мнение о себе. Так мы позволим ему сохранить лицо, и, возможно, он обратится к этому специалисту или даже посетит (скорее всего, под вымышленным именем) его кабинет. Оглашая эти рекомендации, я не знал, что генеральный прокурор штата Иллинойс Тайрон Фэнер в тот самый момент, выступая по телевидению, назвал отравителя тайленола опасным сумасшедшим.
Пресса всегда играет значительную роль в подобных делах, потому что НС реагируют на освещение их случаев. Мне очень хотелось, чтобы пресса пошла нам навстречу и опубликовала правду: полную и неприкрытую правду о жертвах. Если они так поступят, я буду очень доволен, и как «охотник за разумом» и как человек, отстаивающий права жертв и отношение к ним как к людям, а не к цифрам страшной статистики. Иными словами, если заставить НС увидеть в жертвах человеческих существ, а не абстрактные мишени для его гнева, то с таким типом личности у нас может появиться шанс вызывать у преступника чувство вины и угрызения совести. Я советовал бы газетам подергать за все ниточки: опубликовать фотографии жертв и мест их захоронения, – чтобы не только НС, но и все читатели увидели в них пострадавших безвинно.
Когда я получил список жертв, наиболее убедительной в этом смысле мне показалась Мэри Келлерман, которой было всего двенадцать лет. Если пресса не сможет пробудить у аудитории искренние чувства, описав ее случай, то прием, скорее всего, не сработает вообще. Хорошо бы указать в статье местоположение ее могилы, тогда полиция установит там наблюдение – велик шанс, что терзаемый угрызениями совести НС явится туда извиняться перед погибшей девочкой.
Еще одной возможной темой для публикаций в прессе могли стать аптеки, где продали отравленный тайленол; пускай журналисты опишут – в общих чертах, не выдавая реальной тактики, – какие меры принимаются для защиты потребителей. Это может подтолкнуть НС к тому, чтобы самому показаться в аптеке и проверить, насколько изменились стандарты безопасности. Я изучил расположение и окружение всех пострадавших аптек и рекомендовал ту, которая находилась дальше всего от больших улиц, чтобы ее не наводнили просто любопытные. Другой вариант – привлечь управляющего какой-нибудь аптекой, где отравлений не было, чтобы он похвастался мерами безопасности, которые предпринял, и заверил общественность, что никакой убийца не сможет отравить у него тайленол. Преступник может воспринять это как вызов. Установив в аптеке круглосуточное наблюдение, полиция получит еще одну возможность поймать отравителя на приманку.
Дальше я предложил сценарий с ложной тревогой, при котором полиция и ФБР приезжают в аптеку в какой-нибудь изолированный пригород на вызов, но он оказывается ложным. Глава местной полиции или следователь могут публично заявить, что своевременными действиями «отпугнули» преступника. Их заявление также способно выманить его из норы.
Если установить ночное наблюдение на могилах жертв, у нас увеличатся шансы поймать НС, когда он явится к одной из них. Я рекомендовал положить на каждый памятник по небольшому крестику на время наблюдения в надежде, что убийца заберет его в качестве сувенира. Еще я предложил объявить набор волонтеров для работы на горячей линии и приема информации от населения в надежде, что НС постарается попасть в их число.
Когда я закончил с профилем и анализом дела, была почти ночь. Я отдал его на печать и подождал, пока Эд Хегарти и его коллеги вернутся в офис. Насколько я помню, они пришли только около полуночи. Хегарти взял мой отчет – шесть или семь страниц убористого текста – и быстро их пробежал, пока я молча стоял рядом. Закончив читать, он поднял глаза и заметил: «Очень впечатляет». Из уст Хегарти это была наивысшая похвала.
Тем временем «Джонсон и Джонсон» предпринимала со своей стороны решительные действия; в прессе было опубликовано сообщение, что компания отзывает по всей стране 260 тысяч упаковок «Экстрасильного тайленола».
На следующий день мы с Томом Дюхэдвеем отправились на встречу с местными полицейскими, работавшими над делом, чтобы ознакомить их с профилем. Не успел я сколько-нибудь продвинуться, как один из них, старший группы, перебил меня и представил свое описание тайленолового убийцы. Он когда-то участвовал в расследовании по делу Ричарда Спека, и, по сути, огласил его профиль – мерзкий обозлившийся сукин сын, который убивает всех, до кого дотянутся руки. Помимо того, что этот упрощенный вариант подходил множеству преступников в Чикаго и в любом другом городе, и потому не имел смысла, он к тому же был полностью неверным.
Я выслушал полицейского с каменным лицом, закипая внутри. Когда он закончил, я просто встал и пошел к двери.
– Куда это вы? – окликнул меня он.
– Ухожу, – ответил я. – Зачем я вам нужен?
Много раз за мою карьеру меня обвиняли в заносчивости. Но когда приходится сталкиваться с таким количеством сопротивления и с подобными заявлениями в лицо, лучше обладать большой уверенностью в себе и лидерскими качествами, потому что ты можешь направить огромный полицейский ресурс по определенному пути, и в случае ошибки расплачиваться тоже тебе.
ebooksa