Что-то во взгляде графа его встревожило. Тот как-то странно улыбнулся.
– Знаете, друг мой, позвольте отныне вас так называть. Эти этикетные условности, они всегда были мне чужды. Опять же, влияние моей милой кормилицы. Как я уже высказывался ранее, я за вами давно наблюдаю и успел проникнуться к вам искренним уважением и даже немного привязался к вашей особе. Потому буду честен до конца.
Это «честен до конца» пробрало ознобом Виктора. От этой фразы несло подвохом, прямо-таки смердело лукавством. В этих словах скрывалась угроза Виктору.
– Вы почти догадались, друг мой, – алый рот разошёлся в подобие дружелюбной улыбки, но то была фальшь. – Плут Эдгардо напоследок наделил меня силой, небольшой, правда, но довольно полезной. Она ограничена одной ночью в году, но если попадётся простак, вроде вас, мой друг, то этой ночи мне вдосталь хватит.
Юноша встал со стула, чёрные доспехи хищно клацнули на его теле.
– Мне одиноко там, на картине. Но я могу прихватить с собой того, кто разделит моё одиночество и станет мне наперсником до следующей ночи моей свободы. К сожалению, тот, кого я затащу в проклятое полотно, растворится за год, не утолив мой голод. Но не бойтесь меня, друг мой, с вами я буду нежен и заботлив. Даю слово, что ваша жизнь окончится ровно через год, накануне моей ночи.
Виктор попятился к выходу, но граф встал у него на пути.
«А ведь девицы из моего зала, пожалуй, простушки, и вовсе нет в них никаких тайн», – пронеслось в голове смотрителя.
– Ну, не нужно быть таким наивным. Как вы думаете, сколько до вас пропадало смотрителей? И никто их не хватился.
Свет ламп, что ещё держались, вспыхнул и с надрывным треском канул во мрак. По залам пронёсся вскрик отчаяния и ужаса. А после тишина воцарилась во тьме.
Утром Виктор не вышел на работу. На телефонные вызовы он не отвечал. И присматривать за залом «с тремя девицами» временно поручили соседнему смотрителю.
В дальней комнате музея всё было по-прежнему. С полотен взирали портреты стародавних лиц. И никто не уделял много внимания портрету кисти неизвестного художника, не всматривался в каре-вишнёвые очи благородного юноши со странным, слишком живым взглядом.
Спиритус-потусторонус
Всё случилось из-за окаянного спиритического сеанса.
Линнет вразумляла, настаивала, отговаривала, но шестидесятилетней Алисе, будто бес под ребро заполз и её устами упрямо твердил: хочу и баста! Виданное ли дело – призывать целый мир, когда одного маломальского духа не дозовёшься. А ведь в предвидении беды Линнет как в воду глядела.
Алису словно подменили. Ещё каких-то пару лет назад она со свойственной большинству дам почтенного возраста улыбкой самозабвенно ковырялась в огородике у дома. Цветы и прочая зелень заполняли её досуг от ранней весны до поздней осени. Холодную же пору Алиса предпочитала пережидать на утеплённом чердаке, под шерстяным пледом с неиссякаемым запасом чая и книг.
Всё поменялось в корне неделю назад.
Июль – самый знойный и обманчивый месяц лета. И чего только не примерещится в жаркий полдень в тени пышных кустарников…
Линнет, сморенная размеренным покачиванием гамака, уже погружалась в сладостный липкий сон, её сознание купалось на поверхности подступавшего сновидения, как вдруг цепкими, острыми крючьями из забытья её грубо выволокли возбуждённые крики Алисы. Подруга с перекошенным от возбуждения лицом скакала вокруг гамака, отчего растерянная Линнет едва не выпала из плетёного ложа.
Ей, видите ли, кролик привиделся в человеческой одежде и с громадными круглыми часами на цепочке в лапках. Естественно, Линнет не поверила ни слову, решив, что наперснице всё померещилось, недаром же та чрезмерно много времени уделяла любимым розам, а солнце в тот день пекло на износ. Вот Алисе темечко-то и нагрело, упрямица терпеть не могла шляпок и сроду их не носила.
ebooksa