Истории-семена

Призрачные сути

Традиции

Воскресенье – самый любимый день Корнеуса. И сегодня как раз пришёл его черёд в седмице.

Аскольд не признаёт воскресный день, считает его посредственностью и «последним в очереди», его любимец – понедельник, первенец недели. Но Корнеус терпеть не может понедельники – они тяжелы на подъём и плохо пахнут. Это всё равно, что восхищаться яблоками, пусть они и будут большими, сочными и яркими, как с глянцевой рекламной обложки. Но это, как ни крути, – яблоки. А вот мороженое – другое дело. Оно никогда не надоест, всегда утолит голод и жажду да и затмит любой вкуснейший десерт.

– Каждому свой день, – так мама ободряет младшего сына. – Я, вот, предпочитаю среду. Она рассекает неделю пополам.

– Но половины тогда неровные, одна больше, а другая меньше, – возражает Корнеус.

– А воскресенье не считается, – мама хитро подмигивает, – это особый, запасной день недели. А так их всего шесть.

– Значит, у меня особенный день? – удивляется сын.

– Ещё какой особенный, – кивает мама.

Семейство Корнеуса большое, но дней на всех хватает.

Вторник с полуденными крапивными ватрушками для соседей и семейным полуночным кофе с полынью на чердаке – целиком и полностью во владении бабушки Оссии. Тощая как палка, но шустрая как такса господина Симуса, шумного и надоедливого соседа, бабушка Оссия за много лет обитания так прочно насадила свои ватрушки и кофе, что вторник и не вторник уже без того и другого. Особенно хорош чёрный и густой кофе, поданный в крохотных фарфоровых чашечках с розами. Горечь полыни так идеально дополняет кофейную горчинку, что даже дедушка Риган в блаженстве закрывает глаза, мычит себе под нос и мерно покачивается в кресле-качалке под тихий аккомпанемент джаза, льющегося из рупора старенького граммофона. Корнеус не особо любит кофе, но ему нравится держать в руках крохотное блюдечко и чашечку, которые, он втайне подозревает, были когда-то, несомненно, частью детского сервиза. Ну не могут быть взрослые вещи так малы, пусть из них и пьют крепкий кофе, да ещё под джаз. Чертовски классный джаз.

Четверг – безусловный вассал отца. С раннего утра всё семейство встаёт по зычной, бодрой побудке отцовского голоса. Сонные и очнувшиеся от ночи после чашки горячего чая домочадцы следуют за главой семейства на улицу, где их ждёт подготовленная с вечера машина. На ней семья выбирается за город, в одно и то же место – Чёрный лес. И до самого глубокого вечера, в лесной чащобе Корнеус с роднёй живёт целый день в землянке, вырытой отцом. Это даже скорее нора, широкая и тёплая, с толстой подстилкой из прелой листвы. Но Корнеусу там нравится. Отец не просто так вырыл её. Это маленькое прибежище от мира, где можно вволю, покойно делиться секретами, а выбравшись на поверхность беззаботно резвиться среди деревьев, не опасаясь встретить чужака в гуще леса. Да и еда, захваченная с собою, в землянке отчего-то в сто раз вкуснее, чем дома.

Пятницу выбрала Эйрин или, наоборот, Эйрин выбрала пятница. Этого уже никто не помнит. Старшую сестру Корнеуса, близняшку Аскольда, томную, бледную девицу мёдом не корми, а дай цветы из бумаги резать. И такая она мастерица! Розы и пионы из-под рук её выходят как живые. Тюльпаны, и те не отличишь. И так она виртуозна, и так заразительно действо её волшебных пальцев, что неудивительно, когда к её манипуляциям с бумагой присоединяется мама, затем бабушка, а уж после и остальные. Даже Аскольд, вечный бунтарь и угрюмый юноша, и тот нет-нет, да и кинет дельный совет, где какой уголок лучше подогнуть. Уж давно гостиная и прихожая украшены бумажными цветами всех мыслимых размеров и оттенков. Но каждую пятницу Эйрин, точно погружённая в сон, преображается и с немыслимым азартом тащит из спальни кипу цветной бумаги в гостиную, где предстоит чудесное превращение плоской бумаги в объёмные, воздушные цветы.

Дедушка Риган сравнивает себя с субботой. Ленивый неуклюжий день. Но даже в нём нашлось место для затейливых дел. После полудня, когда тени удлиняются в вечер, дедушка Риган берёт старенький фотоаппарат и устраивает самую настоящую охоту за тенями. Он ловит их на стенах, потолке, деревянном полу и даже на лицах близких. После, вволю наохотившись, дедушка Риган направляется на чердак, где у него отгорожена чёрной ширмой фотолаборатория. Вот тут-то семейство, не устояв перед соблазном, пробирается в тёмный закуток с красной лампой и затаив дыхание, следит за волшебством на проявляемых снимках. Корнеусу очень по душе игра, которую придумал Аскольд – каждый внимательно изучает фотографию, а после выдаёт, что на ней представляет собой тень. Иной раз споры вырастают до серьёзных дебатов, но бабушка Оссия тут же пресекает жаркие прения горячим пуншем и солёным печеньем. Это лакомство всегда безотказно действует на спорщиков, примиряя их, а тени остаются тенями на чёрно-белых снимках.

Средой или серёдкой заправляет мама. Она спускается в подвал и собирает всю паутину, которую с предыдущей среды успели наткать домашние пауки-плетуны. Их нити прочны, как шёлк, и длинны, как беспрестанные россказни тётушки Делмы. Мама аккуратно расплетает сложное плетение паучьих силков, а когда это изящное кружево переходит в крошечный клубочек, ставит кастрюльку с луковой шелухой и опускает туда полупрозрачный моточек. Нить окрашивается в сочный багровый цвет. И вот, уже перед самой полночью мама берёт в руки просушенный клубок нити и приступает к самой любимой части своего занятия: вяжет скатерть для большого гостиного стола. Ажур выходит тонкий и воздушный. Узорчатая скатерть готова на две трети, но мама уверяет, что к новогодней ночи её работа будет завершена, и стол предстанет в новой красе. Корнеусу интересно – что думают по этому поводу плетуны в подвале, ведь мамино хобби отняло у них уже несколько скатертей за ушедшие года?

– Подумаешь, воскресенье, – ворчит Аскольд воскресным утром, – это тебе не понедельник.

Спорить, конечно, бессмысленно со старшим братом, в каком-то смысле он прав. Его одержимость в строгости и чопорности порой заходит далеко. В остальные дни Аскольд более-менее терпим и даже снисходителен в отношении занятий родственников, но не в понедельник. В первый день недели все вещи должны лежать на положенных им местах: туфли и ботинки в стенном шкафу, плащи и пальто – на крючьях, вбитых ещё дедушкой Риганом в его юность. Крючья большие, кривые и когтистые, семейство их игнорирует и в обычные дни вешает одежду в шкаф, но не в Аскольдов день. Тут юноша заправляет всеми. Даже шляпам отведено место на верхней полке, туда их приходится забрасывать, уподобившись игроку, мечущему диск. А так шляпки преспокойно лежат на стуле и никому не мешают. Каждой маломальской вещичке в доме есть своё место, и Аскольд на него указывает. В какой-то мере понедельник – день приборки, не уборки, нет, эти понятия чётко различимы для Корнеуса. Порой даже забавно наблюдать, как старший брат пыжится, строит из себя всезнайку и зануду, и тем более ещё потешнее смотреть, как багровеет его обычно бледное лицо, когда вещи выставленные по порядку, страннейшим образом вновь перекочёвывают на прежние места. К ночи Аскольд выдыхается и сдаётся, а дедушка Риган как-то очень уж хитро щурится бабушке Оссии.

Но сегодня воскресенье – день Корнеуса. Ещё совсем тихо за окном, солнце ещё не проснулось окончательно, чтобы затевать день, а всё естество Корнеуса уже трепетало от предвкушения. Нет, сегодня не будет домашних приборок, ватрушек с крапивой, бумажных роз и вязаной скатерти, и охоты за тенями тоже нет, но от этого не грустно, а даже радостно. Ведь сегодня особенный день, как упомянула мама.

– Сынок, ты уже проснулся? – не постучавшись, отец заглянул в комнату младшего сына. – Всё уже готово. Нужно идти, пока они спят, иначе ничего не получится.

– Уже иду, пап, – отозвался охваченный волнением Корнеус.