Истории-семена

Неуютно. Нет, не то. Неприятно – то было, скорее всего, ближе к тому ощущению, что завладело Виктором. Зимой темнело рано, а если целый день за окном дышала пасмурная хмарь, угасание дневного светила было чем-то малозаметным и сумерки дневные сменялись вечерними, а там и до ночных потёмок скоро. Мрачные залы с погасшими светочами внушали неодолимое желание – нести ноги как можно дальше из царства теней.

Пару раз он как-то застревал в этой темноте, отстав от остальных по причине задумчивости. Оба раза проклинал себя, и вот снова он шёл по паркету один, во тьме, добровольно. Надо было оставить свет в своём зале, так хоть был бы путь к отступлению, отчего-то пронеслось у него в голове. С чего вдруг возникла эта глупость, что ему понадобится бежать, а главное, от чего?

Мимо проплыл зал натюрмортов, самое нелюбимое у Виктора помещение. Обрамлённые в дорогущие рамы вазы с цветами, да пиршественные деликатесы с охотничьими трофеями не трогали его сердца.

Вот в сгустках мрака другой залы он различил громадные полотна. То Морской зал: здесь красовались на стенах морские истории, вытканные из величественных галеонов, бешеных морских волн и бесстрашных, удалых моряков.

Позади Охотничья и Геральдическая комнаты, впереди ещё две. Свет из последнего помещения был всё ближе, его язычки бегали по потолку и полу, маня смотрителя. Виктор убыстрил шаг, он хотел быстрее разобраться с этим. Если потом обнаружат, что свет горел всю ночь, да уличат, что Виктор ушёл последним, – всезнающее начальство всегда всё и обо всех прознает, – ему несдобровать. Лишиться премии накануне новогодних праздников не входило в его планы.

Лесные и равнинные пейзажи остались в стороне; старинная гостиная, обставленная мебелью и предметами быта двух, а то и трёхвековой давности подходила к концу. Электрический свет залы, совсем близкий, уже сиял достаточно ярко, и кое-что из экспонатов попало в поле зрения Виктора.

Портретная комната вмещала в себя полотна мастеров романтической эпохи, размещённые по стенам в два ряда. Несомненно, то была самая интересная и привлекательная обитель искусства из всех прочих. Рамы картин из потемневшего дерева, сами по себе представляли шедевры работ стародавних мастеров и были не менее ценны, чем полотна, вставленные в них.

У Виктора были любимчики среди тех портретов. Безусловно, женские лица имели фавор, но был один мужской лик, на котором взгляд смотрителя мог застыть надолго. Юноша в каштановом парике с живым, проницательным взором не давал покоя не только Виктору. Многие смотрители, да и некоторые посетители отмечали странный, загадочный взгляд портретного героя. Неизвестный художник, кто б ни был тот гений, смог вложить в карие с вишнёвыми искорками очи своего творения жизнь. Талант наделил дивный взгляд странной особенностью – где б не находился глядящий на полотно, горделивый взор юноши следовал за ним, не выпуская из поля зрения. Это многих пугало, отталкивало от картины, а смотритель, закреплённый за портретным залом, старался не смотреть в «живые» глаза изображению. Но взгляд был настолько ощутим, что порой от него по телу бежал холодок.

Виктор единственный, кто не испытывал дискомфорта перед портретом безымянного художника, частенько захаживал в обеденные часы в дальнюю залу и на несколько минут выпадал из реальности, подпадая под чары живописи.

Он сразу ощутил силу взгляда «того самого» портрета, как только ступил в освещённый зал. Лампы, подсвечивавшие картины снова заморгали, лишь над изображением таинственного юноши мягкий, рассеянный свет не дрожал.

– Наверное, что-то с проводкой, – вслух предположил Виктор, – где-то что-то замкнуло. Нужно предупредить охрану.

– Не нужно никого предупреждать, – раздалось в ответ.

Свет заморгал в зале с сумасшедшей частотой. У смотрителя мелькнуло в голове, что кто-то над ним подшучивает: щёлкает выключателем, да ещё и говорит.

– Кто здесь? Эй, это не смешно!

Но «розыгрыш» не прекратился, напротив, частота угасания и побудки ламп усилилась. Никаких щелчков выключателя Виктор не слышал, да и сам рубильник находился совсем рядом, и около него никто не стоял. А затем лампы стали гаснуть, одна за другой. Огонь, в телах их ярко вспыхнув, рассыпался с громким треском. И так, пока не осталась одна, над той самой картиной.

Юноша смотрел на Виктора, в глазах его танцевали красные угольки. Чёрные брови как будто едва дрогнули. Алые, по мнению Виктора, даже чересчур алые, женственные губы шевельнулись. Совсем чуть-чуть. Игра, игра, это точно игра теней и взбудораженного воображения. Но отчего волосы зашевелились на затылке, почему мороз хватил кожу, и дыхание вдруг выдало струйку пара?

Сияние лампы раскалилось и, дойдя до предела, взорвало светоч. Зал наполнила тьма.

Но ненадолго. Несколько ламп не сгорели, а лишь погрузились в непродолжительный сон, и по чьей-то воле вновь пробудились, тускло, но сносно осветив мрачную комнату. Виктор вздрогнул и вскрикнул бы, если бы не был так прочно скован ледяным ужасом.

Напротив него стоял юноша с портрета. Высокий, статный, в парике, облачённый в стальные латы.

– Доброго здравия, сеньор, – произнёс он и в почтении склонил голову. – Надеюсь, моё явление не повергло вас в глубины страха? Было бы досадно вот так встретиться лицом к лицу с достойным господином и словечком с ним не перемолвиться.