Истории-семена

– Пройдёт, – отмахнулась Алесса, её взглядом поддержала мадам Росанна, подав обеим женщинам чашки с горячим чаем.

– А покамест попьём чай, – изрекла пожилая дама, громко отхлёбывая из своей чашки дымящийся напиток, – нам спешить некуда, не так ли?

– Ага, – кивнула госпожа Алесса, – пускай время отдохнёт, ему ещё столько предстоит идти.

Бити очнулась лишь наутро следующего дня, и глаза её вновь обрели каре-зелёный оттенок, полностью утратив смесь серебра и золота.

Как оказалось, весь остров, пока спала Бити, сотрясала череда странностей: у кого часы дома вращали стрелками, как ошпаренные, у кого, напротив, еле двигались, точно их смазали мёдом. Но как только девочка проснулась, время возобновило свой прежний ход, а жители Чэро больше не испытывали на себе чудного дискомфорта.

Уже через неделю история была позабыта, всё вернулось на острове к былой привычности, но госпожа Алесса, по обычаю наведываясь к соседям, всё же пристальнее обычного задерживала взор на ясных очах Бити. Со странной смесью тревоги и надежды женщина высматривала в двухцветных радужках глаз проблеск золотого серебра. Вдруг Хроносу вздумается вновь поспать.

Но прислушиваясь к себе и вдруг улавливая промельк искорки в глубине детского взгляда, Алесса честно отмечала, что не боится, а скорее надеется.

Чудеса для художника

Дом маленький, но уютный, располагался на границе Тихого Леса, который звался так из-за одной особенности: какой бы шустрый ветер не навещал те места, деревья стояли недвижно, лишь верхушки крон чуть заметно дрожали. И такая необыкновенная тишина и невозмутимый покой царили в этом лесу, что местные люди давно были уверены – лес находится под чарами особой магии, а потому священен и уникален.

В доме жил Художник. Конечно, у него было имя до того, как он поселился на лесной опушке, но селяне, жившие в простоте и по той же простоте душевной с первого дня стали звать новожила Художником, по призванию, кое привело его в местные края. Вскоре прозвище прилепилось и подмяло под себя истинное имя, а сам новосёл так к тому привык, что иной раз с трудом мог припомнить собственное наименование, охотнее откликаясь на дарованный ему титул.

На льняных холстах Художник изображал пейзажи. Стены его домика пестрели бесчисленными закатами на равнинах и рассветами в горах, пасмурными днями в городах и грозовыми ненастьями в морских далях. Ярчайшими звёздочками среди полотен сияли солнечные полдни лесных полян и каменистых плоскогорий.

Всяк переступая порог жилища Художника, входил с благоговением в сердце и долго ещё хранил торжество увиденного, не в силах передать в пересказе всю красу красок и точность линий.

И, конечно же, Тихий Лес настойчиво манил Художника своею тайной и клубящимся, точно морской прилив, утренним туманом – завзятым гостем леса. Сделав около сотни набросков карандашом и написав акварелью не меньше изображений деревенских окрестностей, и само собой, лесной опушки, после года обитания бок о бок с Тихим Лесом Художник наконец твёрдо решил направиться в лесную глубь в поисках новых видов для будущих картин. Не то чтобы он ни разу не наведывался в тенистую гущу спящих деревьев, очень даже много раз Художник прохаживался по единственной, пользовавшейся доверием у местных, тропинке, забираясь порою так далеко, что все деревенские звуки тонули. И постоянно выходила чудная странность: всякий раз живописец ненароком забывал дома то кисти, то нужную краску, а то и вовсе холст, что уже ни в какие ворота.

– То лес хитрит, не желает просто так свои красоты делить с холстиной, – пошучивали селяне всяк раз, когда несолоно хлебавши возвращался незадачливый Художник из Тихого Леса.

– Да не лес то, а моё разгильдяйство, – сетовал тот, но всё ж кидал украдкой озадаченный взгляд на спокойные верхушки деревьев.

– Ну, ну, – озорно щурясь и беззлобно скалясь, вторили селяне, – и разгильдяйство.

И вот одним погожим весенним утром Художник, пересчитав все краски, карандаши и кисти, уложил их в чемоданчик, свернул в рулон с десяток чистеньких холстов и, закинув за спину треножный мольберт, бодрой походкой направился из своего домика в глубь опушки.

Чуток продвинувшись, он вдруг обнаружил – привычная белёсая дымка не стелилась по земле как всегда, точно на сегодня туман передумал заявляться в гости в лес, тем самым нарушив привычный ритуал.

«Вот ведь неудача. Именно сегодня, когда я прихватил всё, ничего не забыв. А как хороши деревья в туманной пелене», – озадаченно размышлял Художник, растерянно оглядываясь по сторонам: вдруг да углядит где дымчатую полоску на травянистом ковре. Но шага не сбавлял, по-прежнему двигаясь в самую чащу Тихого Леса.

Порой тишина пробирала чище, чем утренняя свежесть воздуха. До мелкого, неприятного озноба. Художнику иной раз чудилось, будто за ним тишком наблюдают, да не с одной стороны, а со всех разом.