Искушение прощением

22
18
20
22
24
26
28
30

– Миллион людей, живущих без закона, – проговорила она и закрыла глаза, словно так проще было все это представить.

– Кажется невероятным, правда? – сказал Брунетти.

Жена посмотрела на него и улыбнулась.

– Хорошо, что ты меня остановил.

Она погладила его по руке.

– Не дал тебе произнести пламенную речь?

– Да, и в числе прочего о том, что «нас шестьдесят миллионов, и мы до сих пор так живем». Провокация чистой воды.

– Ну, не провокация, а повод к полемике, – сухо заметил Брунетти. – К тому же Кьяра не стала бы вслушиваться в то, что мы говорим. Сейчас это никого не интересует, особенно молодежь.

– Что – это?

– Политика.

Паола повернула голову и всмотрелась в лицо мужа.

– У нас двое детей, Гвидо.

– Ты ждешь, чтобы я торжественно сказал: «Ну кто-то же должен попытаться!» или что-то в этом роде?

Она закрыла книгу и положила ее на свой прикроватный столик. После паузы, означавшей серьезное раздумье, Паола ответила:

– Мужчина, за которого я вышла замуж, сказал бы именно так.

– Так говорила Антигона, и кончилось тем, что она повесилась в склепе, – отозвался Брунетти.

– Мужчина, за которого я вышла замуж, сказал бы, – повторила Паола.

Гвидо перевернул книгу, но оставил ее лежать на прежнем месте и посмотрел на картину на стене, между окнами, куда почти не проникал свет. Семнадцатый век, небольшой портрет венецианца, возможно, торговца. Паола нашла его в лавке старьевщика, отдала на реставрацию, а потом подарила мужу на двадцатую годовщину свадьбы.

Мужчина на портрете, чей наряд был столь же строг, как и выражение лица, смотрел прямо на зрителя, словно оценивая, чего тот стоит. По правую его руку, на столике, – темно-зеленая ваза с цветами, похожими на гладиолусы, по словам Паолы, символизирующими почет и постоянство. Брунетти смотрел на этого мужчину и представлял, что тот смотрит на него в ответ. Ему было даже удобнее – благодаря прикроватной лампе.

– Да, так бы он и сказал, – согласился наконец Гвидо и взял в руки книгу.