Ведь Медея чувствовала себя такой сломленной, такой преданной, что убила собственных детей.
Настолько безрадостным казался ей мир.
И после похорон Юджина я склонен был с ней согласиться. Я запросто мог бы убить себя, убить маму и папу, птиц, деревья, убить кислород в воздухе.
И больше всего на свете я хотел убить Бога.
Мир для меня был безрадостен.
Даже сказать не могу, где я брал силы вставать каждое утро. И всё же вставал. Вставал и шел в школу.
Ну, вообще-то нет, это не совсем правда.
Я был так подавлен, что подумывал бросить Риардан.
Вернуться в Уэллпинит.
Я винил себя во всех этих смертях.
Я навлек проклятие на свою семью. Я предал племя и сломал что-то внутри нас, и теперь меня наказывают.
Нет, наказывают моих близких.
Сам-то я жив-здоров.
И вот после пятнадцати или двадцати прогулов я сидел в кабинете общественных наук миссис Джереми.
Миссис Джереми – старая карга, преподающая в Риардане тридцать пять лет.
Я доволок себя до классной комнаты и сел на заднюю парту.
Она сказала:
– О, надо же, у нас нынче редкий гость. Это Арнольд Спирит. Вот не думала, что вы всё еще учитесь в нашей школе.
Класс молчал. Все были в курсе, что у нас в семье горе. Училка что, насмехается надо мной?
– Что вы сказали? – переспросил я.