Руки не затекли, но покалывали и я ими пошевелила, вдруг ощущая, как тела коснулась ткань.
Прохладная, нежная, легкая. Она стала ласкать мне спину, спускаясь все ниже, пока задела кожу ягодиц.
Я замычала, выгнулась дугой, кайфуя от прохлады ткани и горячего дыхания.
Резкий укус ягодицы вызвал острый восторг, и я вскрикнула и сжала ноги теснее, повернулась на руках, кончиками пальца чувствуя прохладный пол.
Возбуждение, прибившее меня волной, растекалось по телу, от любого порочного прикосновения и я задыхалась от собственных чувств, мычала сквозь кляп и наслаждалась каждой секундой этой сладчайшей как шоколад пытки.
Она горячим потоком расходилась по моей крови, ускоряя ритм сердца, учащая дыхание.
Вот ткань накрыла мне грудь, а через мгновение я ощутила, как соски что-то сильно сжимает.
Но ткань не дала пробраться в мозг боли, оставляя мне ощущать только острое, уже ни с чем сравнимое, наслаждение.
Давид сзади и, ласкает кожу ягодиц, пробирается ниже собирает влагу с половых губ, снова и снова пощипывая клитор. Пару мгновений спустя задыхаясь от остроты чувств, я ощущаю, как мне задирают ноги и закрепляют на распорках.
О, мой Бог.
Растяжка позволяет, но сама поза, да еще и с выставленной напоказ промежностью вопиющие развратная, как и пальцы, порочным движением вторгнувшиеся внутрь.
— Какая мокрая, послушная сучка.
Он растягивает пальцами лоно, не говоря ни слова, забирается глубже, проникает чаще, пока тело не прошибает горячий поток услады, и я не дернулась.
Вставь туда член, вставь, возьми, сделай своей.
И он словно слышит, сводит с ума дыханием между ног, сплевывая прямо в промежность, размазывает влагу. Теперь он приставляет головку члена. И хоть я не вижу, то знаю каждое его движение, каждую эмоцию в голосе.
Но Давид не торопиться и я, чувствуя как шелестит ткань, как он тянет ее, соски тянутся за ней мычу содрогаюсь, ощущая как Давид натягивает и меня на свой внушительный, словно вылепленный скульптором член.
Медленно, так чертовски медленно, что мне удается прочувствовать каждую венку, испещряющую член, каждое соприкосновен плоти, каждыый удар сердца, пока он не упирается в матку и не замирает.
Остается там и сильнее тянет на себя мою грудь, касается языком губ и шепчет.
— Как же у тебя тесно, всегда так чертовски тесно, — рукой сжимает грудь, другой продолжает тянуть соски и приказывает.
— Двигайся. Сама, — сердце ухает вниз. Как?