Виннету. Сын вождя

22
18
20
22
24
26
28
30

Я хотел ответить, но не смог – рот мой был полон крови.

– Выплюньте ее! – посоветовал мне Сэм.

Я последовал его совету, но едва мне удалось пробормотать несколько невнятных слов, как рот мой снова наполнился кровью. Ослабев из-за потери крови, я в любой момент мог потерять сознание. Еле слышным голосом я попытался рассказать Сэму, что со мной все-таки случилось.

– Борьба… с Инчу-Чуной… Виннету тоже… пробит язык… Прикладом… по голове… кто… не знаю.

Все остальные слова буквально застряли в горле. Опустив глаза, я вдруг обнаружил, что лежу в луже собственной крови.

– Черт возьми! Кто бы мог подумать! – возмущался тем временем Сэм. – Мы с вами сами бы сдались, но апачи не слушали наших слов. Мне с парнями пришлось заползти в кусты, подождать, пока краснокожие остынут хоть немного, если не ошибаюсь. Мы думали, что вы последуете за нами, но вас и след простыл. Пришлось отправиться на поиски. Только высунул свой нос из зарослей, смотрю – лежат Инчу-Чуна с Виннету, мертвые или живые, не пойму. Вокруг стоят несколько апачей. А рядом – вы без признаков жизни. Вождь и сын вскоре поднялись на ноги, а вы все нет и нет. Тогда я помчался за Диком и Уиллом, и мы вернулись проверить, живы ли вы. Вот тут нас, естественно, и схватили. Я сказал Инчу-Чуне, что мы друзья апачей, что вчера освободили его и сына, но он высмеял нас, и только благодаря Виннету мне оставили свободной одну руку. Виннету лично перевязал вам рану на шее, иначе кровь давно бы вытекла из вас подчистую, если не ошибаюсь! Куда пришелся удар? Рана глубокая?

– Через… язык, – прохрипел я.

– М-да, дело опасное… Похоже, ждет вас раневая лихорадка. Лучше бы это приключилось со мной, старым енотом. А других ран нет?

– Прикладом… голова и… плечо…

– Значит, хорошенько приложили по колокольне. А я думал, только ножичком пырнули. Ладно, раз сразу голова не раскололась, со временем все пройдет. Главное, чтоб в мозгах хоть что-то осталось, если не ошибаюсь. Опаснее всего язык, его ведь не перевяжешь…

Дальше я уже не слышал, потому что опять впал в забытье.

Очнувшись снова, я почувствовал, что нахожусь в движении. До моих ушей донесся лошадиный топот, и я открыл глаза. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что лежу на шкуре убитого мною медведя! Из нее устроили нечто вроде гамака, прикрепленного к седлам двух лошадей, шедших рядом. Я лежал под шкурой и не мог ничего видеть, кроме неба и загривков несших меня животных. Солнце пекло невыносимо, и жара, словно расплавленный свинец, растекалась по жилам. Мой опухший рот был буквально забит комками запекшейся крови, я пытался выплюнуть их, но у меня ничего не получалось. Страшно хотелось пить, только вот попросить воды я опять же не мог, поскольку рот вообще не открывался. Тут я подумал о приближении смерти и в третий раз потерял сознание.

Потом я сражался с индейцами, бизонами и медведями, мчался по высушенной засухой прерии, долго плыл по безбрежным морям. Это была лихорадка, о которой говорил Сэм и которая чуть не унесла меня в могилу. То я слышал откуда-то издали голос Хокенса, то видел устремленный на меня проницательный взгляд Виннету. Позже мне показалось, что я умер, меня положили в гроб и похоронили. Я слышал, как комья земли застучали о крышку гроба, а затем долго-долго – целую вечность – я лежал в земле и не мог пошевельнуться.

И вдруг крышка гроба бесшумно поднялась и куда-то исчезла. Я увидел над собой ясное небо, а края могилы словно опустились. Я попытался провести рукой по лбу и…

– Аллилуйя! Он восстал из мертвых! – услышал я ликующий голос Сэма и повернул голову. – Смотрите, он шевельнул рукой, а теперь даже повернул голову! – воскликнул мой друг.

Он склонился надо мной с сияющей от радости миной. Я это сразу же заметил, несмотря на густую бороду, обрамлявшую его лицо.

– Видите ли вы меня, дорогой сэр? – спросил он. – Глаза открылись – значит вы живы! Видите меня?

Мне хотелось ответить, но я не мог этого сделать: во-первых, я был все еще очень слаб; во-вторых, язык мой, тяжелый, как кусок свинца, не поворачивался во рту. Я закрыл глаза и продолжал спокойно лежать – на этот раз не в объятиях ужасной смерти, а в блаженном раю: хотелось навеки остаться в таком состоянии.

– Эй, посмотрите на него! Живой! – раздалось откуда-то сзади.

Лицо Сэма исчезло, а вместо него появились головы Стоуна и Паркера. Мне показалось, что в глазах этих закаленных вестменов мелькнули слезы радости. Они хотели что-то сказать, но неугомонный Сэм отодвинул их в сторону и сказал: