– Заткнись! Сиди и играй что-нибудь печальное.
Димка начал играть "Последнюю тремолу". Три подруги, впрочем, печали не поддались, плескались предельно весело. Что-то шёпотом обсуждали. Через пятнадцать минут вышли очень красные, прибалдевшие. Натянув трусы, уселись пить пиво. На Димку они внимания уже вовсе не обращали.
– Так почему же ты – не Раскольников? – обратилась Дашка с довольно странным вопросом к Рите. Та ей ответила:
– Потому, что он – идиот. Нельзя стать Наполеоном, убив старуху. Наполеон бы ограбил банк, а не бабку!
– А почему ты усматриваешь в нём принципы?
– Потому, что их видели современники. Его бюстик весь девятнадцатый век на каждом столе стоял – притом в той стране, с которой он вёл войну. Это говорит о чём-то?
– Пожалуй, – сделав глоток, согласилась Танька, – бюстиков Гитлера ни на чьих столах я не видела.
– Гитлер – мразь. А Наполеон – достойный противник. С ним воевали цивилизованно.
– Тогда хватит ловить линя, – предложила Дашка, брезгливо дёрнув мокрым плечом, – иди на медведя.
– Ну, и пойду.
Вот уж это было для Димки, что называется, через край. Двумя быстрыми движениями убрав гитару в чехол, он встал.
– Извините, дамы. Я вас покину.
Три полуголые поглядели на него так, будто уж давно пора это было сделать.
– Вон, – проронила Танька, ставя пустую бутылку на пол, – незамедлительно!
– Прочь, – произнесла Рита, – сию минуту!
Дашка смолчала. Но её взгляд был красноречив. Когда Димка вышел, плотно прикрыв за собою дверь, она повторила:
– Хватит ловить линя! Иди на медведя.
– Ну, и пойду, – повторила Рита, – а где медведи здесь водятся?
– За рекой. Катька Ильичёва ходила туда за ягодами и слышала там, как они ревут.
– Но там – хвойный лес!