Деревянные башмаки

22
18
20
22
24
26
28
30

День сегодня хуже не придумаешь. Большак кое-где превратился в настоящее месиво. И чтобы скоротать себе путь, я поделил его на отрезки: пока не дойду до леса, буду думать, что сказать дома тете; затем съем кусочек сушеного сыра; потом заверну к Фе́ликсасу насчет винтовки, ну, а остаток пути, когда придется пробираться по самой страшной грязище, буду думать только о ней, о Расуте.

Да, но чем я обрадую тетю? Ведь на этот раз мне не удалось получить сколько-нибудь подходящего лекарства. Нармантас даже от гостинца — пятка яиц — отказался.

— Ничего у меня не найдется, сынок. Старые запасы кончились, а новых лекарств не привозят.

— Хоть капель анисовых от кашля, — канючу я, не отходя от окошка.

— От кашля… — укоризненно говорит какая-то толстая тетенька с распухшей щекой. — Тут вон зуб унять нечем. Пиявки и те без сахара передохли.

— Что поделаешь, — оправдывается аптекарь. — Один мой знакомый сам в Вильнюс за лекарствами ездил. И пропуск специальный выхлопотал, да так и не добрался. Днем — бомбежки, ночью — партизаны…

Нармантас с удовольствием заводит разговор о партизанах, о приближении фронта. Лекарств нет, так пусть люди хоть добрую весть услышат. Но толстуха, выслушав его, сплюнула в платочек и сердито отрезала:

— Не больно-то радуйся, аптекарь…

Будто не расслышав, Нармантас с безнадежным видом шарил взглядом по полкам. Разглядывал лекарства и я. Когда я показал на большую бутылку с жидкостью вишневого цвета, аптекарь отрицательно покачал головой.

Самая верхняя полка, куда давным-давно уже никто не заглядывал, была завалена белыми коробочками с надписью: «Табак от астмы». Я понятия не имел, что это за астма такая, и подумал: «Если лекарство курят, значит, оно от легких. А вдруг моей тете в самый раз будет?»

Провизор еще раз расспросил меня, как тетя дышит и когда ее больше всего одолевает кашель, и лишь тогда произнес:

— Что ж, пусть попробует. От одной пачки вреда не будет, а там посмотрим. Расуте, принеси-ка мне стремянку!

Расуте… Казалось, само это имя таило для меня столько ароматов. Как бы я хотел тоже окликнуть ее вот так, громко: «Рася́ле! Расуте! Раси́те!..»

— Иду, — ответила та. — Сейчас принесу…

Наверное, она расчесывала в соседней комнате волосы — с распущенными косами девочка была похожа на принцессу. Да и в аптеке, пожалуй, стало светлей. Как обычно, Расуте кивнула мне и стала забираться по ступенькам стремянки наверх.

Женщины провожали ее завистливыми взглядами и шушукались:

— Это что, дочка его или служанка? Уж больно молоденькая… — сказала та, что пришла за мазью от лишаев.

Толстуха, которую, похоже, тоже всю разнесло, не только щеку, шепнула «лишавой» на ухо, видно, что-то очень любопытное — та изумленно уставилась на девочку.

— Не может быть, не похожа…

— Да ты приглядись хорошенько, — настаивала на своем пухлая тетка, — и волосы, и глаза точь-в-точь… Самая настоящая еврейка, и эти ее веснушки… Даром, что ли, аптекарь ее никуда не пускает? Боится, кабы кто в гестапо не донес.