Она снова повернулась к стене.
– Когда-нибудь на стенах моей пекарни будут висеть мои семейные фотографии.
– Как ты учишь своих дочерей печь хлеб?
Блэр бросила на меня взгляд через плечо.
– И моих сыновей.
Я улыбнулся.
– Конечно.
– Я хочу, чтобы мои сыновья умели готовить, а мои дочери знали, как завести севший аккумулятор, – сказала она, повернувшись ко мне лицом. – И я только что вспомнила кое-что. Как ты думаешь, сможешь научить меня делать это до того, как я уеду?
В моей груди что-то сжалось. Я не хотел думать о том, что она уезжает.
– Конечно.
– Спасибо. Я знаю, ты очень занят, но я бы хотела научиться.
– Я найду время для тебя. Может, поднимемся? – спросил я, выключая свет.
– Да. – Блэр направилась к двери. – Ты сегодня много работал. Наверняка устал.
– Да, немного, – сказал я, следуя за ней и закрывая за нами дверь. – Но это не единственная причина, по которой я хочу лечь спать.
– Нет?
– Нет. – Я открыл дверь своей квартиры. – Это даже не самая важная.
– А что самое важное? – спросила она, пока мы поднимались по лестнице.
То, что я не могу перестать хотеть тебя больше. Что я люблю, когда ты лежишь в моей постели по ночам. Что я буду скучать по тебе, когда ты уедешь. Что я буду постоянно беспокоиться о тебе – одной-одиношеньке в том мотеле. Что у нас осталось только три ночи вместе. Что меньше чем за неделю ты успела влезть мне под кожу, и я не знаю, что с этим делать, – я просто знаю, что мне приятно быть с тобой.
Но я не мог признаться ей ни в чем из этого, поэтому вернулся к сексу, который позволял показать ей то, что я не мог сказать.
– Это, – объявил я, когда мы достигли вершины лестницы, и развернул Блэр к себе, чтобы взять ее на руки и прижаться в темноте ртом к ее рту.