– Я собирался сесть в грузовик и приехать за тобой, – сурово сообщил он, открывая дверь в фойе и пропуская меня внутрь. – Ты не отвечала на звонки; будет сильный шторм.
– Извини. Я, наверное, оставила его на столе. Я спешила, потому что беспокоилась о том, что фотографии не высохнут.
Он нахмурился.
– Я беспокоился о тебе. Бери телефон с собой, когда куда-то идешь, хорошо?
– Хорошо, – сказала я, не в силах удержаться от улыбки.
– Что смешного? – требовательно спросил он, надувая грудь.
– Ты. Беспокоишься обо мне. Это мило.
– Повторяю в последний раз, механики не милые.
– Тогда как мне назвать механика, который срывает мою одежду и заставляет мое сердце биться в такт своему? – спросила я, похлопывая себя по груди одной рукой.
Гриффин посмотрел на меня с презрением.
– Лучше, чтобы он был только один такой.
Я поцеловала его в щеку.
– Есть только ты.
Вечером вторника после того, как я показала Гриффину, как приготовить пенне с летними овощами и салатом из капусты – который он с ворчанием съел, но признал, что это было вкуснее, чем он думал, – он настоял на том, что помоет всю посуду. Затем мы растянулись на диване и посмотрели фильм, пока летний дождь продолжал стучать в окна.
Мы посмотрели примерно половину последнего фильма «Марвел», прежде чем наши мысли, а затем и руки начали блуждать, и мы оказались голыми и потными на ковре между диваном и журнальным столиком. Не знаю, что было громче, я или гром, но бедная Бису всю ночь не выходила из переноски.
– Оу, мне неловко, – сказала я Гриффину, когда кошка не вышла поесть.
– С ней все в порядке. Я когда-то взял на воспитание другую кошку, которая боялась грозы. Она поест, когда проголодается.
Но я заметила, что Гриффин поставил ее миски к переноске, а не там, где обычно их держал.
В конце концов мы добрались до кровати, где прижались друг к другу, слушая гром. Моя голова лежала у него на груди, мое тело было прижато к его. Очень громкий раскат грома заставил меня подпрыгнуть.