– Нет-нет, оттуда ничего такого не увидишь. А почему вы спрашиваете?
– Просто хочу сориентироваться на местности.
– Можете… заглянуть в окно, если хотите. Сам я воздержусь.
Хюльда так и поступила, одновременно пытаясь воскресить в памяти снимки, на которых место преступления было запечатлено непосредственно после обнаружения трупа. Никаких призраков, наводивших страх на Андрьеса, она не увидела, но все-таки разглядывать собственными глазами место, где разыгралась трагедия, было жутковато.
Хюльда была одета по-летнему, и ее пронизывал холодный ветер, а над долиной сгущались дождевые облака.
– Я вам должен кое-что сказать, – проговорил наконец Андрьес тихо. – И мне кажется, что лучше всего сделать это здесь из уважения к памяти ушедших.
– Ушедших?
– Катлы и ее отца. Я считаю себя отчасти ответственным за его смерть.
– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила Хюльда.
– Это длинная история, – сказал Андрьес. – А может, и не такая длинная. Но я-то думал, что так никогда ее и не расскажу. Да я и не собирался, но, когда вы позвонили и сказали, что расследуете дело, которое, возможно, связано со смертью Катлы, я понял, что назад пути нет. Я обязан восстановить справедливость. И знаете, как бы то ни было, думаю, что сегодня ночью мне будет спать легче, чем последние десять лет.
– Расскажите мне, в чем дело, Андрьес…
Они стояли друг против друга, обдуваемые прохладным летним ветром, а у них над головой плыли тяжелые дождевые облака.
– Это Лидур во всем виноват. Вы ведь знаете его, верно?
– Ну да.
– Он попросил меня солгать.
– Он попросил вас солгать? – Хюльда не верила собственным ушам.
– Да. Сначала вежливо, а потом он перешел черту. Но я не собирался уступать, потому что знал, что добром это не кончится. Он хотел, чтобы я показал в суде, что в руках у Катлы был зажат свитер ее отца, когда я обнаружил труп. Свитер там действительно был, но он валялся на полу, и я совершенно уверен, что у нее в руках его не было. Ваш Лидур был амбициозным молодым человеком и, полагаю, стремился к тому, чтобы добиться обвинительного приговора не мытьем, так катаньем. Он был на сто процентов убежден в виновности Ветурлиди. А я доверился ему и тоже в это поверил. Когда Ветурлиди свел счеты с жизнью, он склонил меня к той мысли, что это лишь доказывает его вину и что от моих действий ровным счетом ничего не поменялось. Но разумеется, что-то поменялось – возможно, даже все. Я дал ложные показания. Я собирался все исправить – созвонился с Лидуром и хотел приехать в Рейкьявик, чтобы рассказать правду, но, прежде чем я успел это сделать, несчастный Ветурлиди лишил себя жизни. И я промолчал. А потом звоните вы, много лет спустя, и бередите старые раны… И тут уж молчать дальше я не мог.
– Зачем же вы солгали? Я просто не могу в это поверить, Андрьес. Почему вы поддались на уговоры Лидура?
– Из абсолютно эгоистичных соображений. Я не претендую на ваше понимание, но, может, вы хотя бы постараетесь меня понять… – Он выдержал паузу. – Случилось так, что я задолжал крупную сумму нелегальному кредитору. Помните о таких? Они буквально выжимали из людей последние соки. Так вот, моего кредитора арестовали, и он принялся трубить о том, что дал в долг мне, полицейскому из Вестфирдира. Каким-то образом об этом пронюхал Лидур и стал угрожать, что мое имя всплывет в прессе в связи с этим делом. Этого я допустить не мог… Я думал о чести моей семьи, о своей жене и детях… Вы должны меня понять.
Андрьес закрыл глаза, а потом устремил взгляд в небо, лишь бы не смотреть в лицо Хюльде.