Руки прочь, профессор

22
18
20
22
24
26
28
30

Случайный взгляд? Нет, вряд ли, я не думаю.

Хотя что там… Я вообще не могу думать сейчас. Только нырнуть руками под стол, нашарить лохматую башку Ивановой. И натянуть её рот на свой член до самого предела. Ощутить сильный горловой рефлекс, мстительно улыбнуться и не отпустить рук. Потому что маленькая стерва сама напросилась!

Она задыхается, от того что член мой таранит её глотку. Давится. Слезы текут по лицу градом. Но в глазах – такая непримиримая жажда крови. Кажется – она удовлетворена, но в тоже время не насытилась этой своей подлостью.

И даже то, что рот её сейчас я бесцеремонно использую для своего удовольствия – её не смущает. Даже напротив, жажда моя, грубый напор будто что-то распаляют в ней. Иначе откуда вот эти разрастающиеся искры на дне зрачков?

– Нравится тебе? – шепчу, не отрывая взгляда от этих искр, раз за разом вбиваясь в вожделенный до безумия рот. – Нравится, что я из-за тебя с катушек съезжаю? Нравится, что так тебя хочу?

Почти умоляю, чтобы ответом было нет. Чтобы она замычала, укусила, головой, что ли, дернула.

Мне нужна боль, хоть какая-то, чтобы очнуться. Чтобы в голове было хоть что-то. Потому что сейчас – нет ничего.

И вздумай кто-то сейчас войти в кабинет – он увидит, как первый кандидат в деканы отчаянно и самозабвенно долбит в рот лучшую студентку следующего выпуска…

Ну укуси, девочка, ну же…

Умоляю!

Она двигает языком. Неумело, неловко, но как свойственно всякому новичку – попадает в цель, проходясь по особо чувствительному месту у основания члена.

Твою мать…

От вскипевшей внутри меня жары дышать просто нельзя.

Нет. Не в рот. Сейчас я так не хочу. Значит…

Выдернуть член изо рта – ощутить, как резко стискивается мир.

Сгрести девчонку за тонкий её жакет, вздернуть на ноги, и тут же с них уронить. Прямо на стол. На планы и бумаги, на все уже плевать сейчас! Юбку снова задрать, наотмашь рвануть колготки. Тонкая лайкра рвется под пальцами, ну и плевать на неё.

Когда первый раз вгоняю в нее член – слепну. Просто теряю способность видеть и слышать, мне остается только одно ощущение – нега. Жаркая и бескрайняя, чистая и незамутненная радость от одного только обладания этой маленькой гадюкой.

Она…

Так роскошна, глаз не отвести. Встрепанная, с недосохшими потеками слез от горлового минета, истерзанная и нанизанная на мою плоть моя прекрасная бабочка. Комкает пальцами какие-то бумаги. И мне уже плевать. Даже если это квартальный отчет какой-нибудь. Даже если он существует в единственном экземпляре. Напишу заново.

– Господи, как я тебя хочу, – сознаюсь со стоном и без спешки толкаюсь, – так вообще нельзя никого хотеть. А я тебя хочу. Слышишь?