Его моя девочка

У Лизки волосы непослушные, лёгкие, и как бы она ни старалась их уложить, пригладить, всё равно часто выглядела немного встрёпанной. Словно только что после секса. И губы – припухлые, чуть обветренные, будто искусанные. Отчего, сколько бы ни пробовал их на вкус, всегда оказывалось мало, и неудержимо тянуло прикасаться к ним снова и снова. И прикусывать тоже. А у Наденьки всё-такое идеально-аккуратное, миленькое, игрушечное. По сути, конечно, не противное, но чужое, а потому – нафиг не сдалось, как бы аппетитно и сексуально ни выглядело.

А ещё это бельё в кружавчиках, наверняка дорогое. Но ему-то плевать, какое оно. Он всё равно не замечает и не разбирается. И суть не в белье, и вообще – лучше совсем без него, особенно без лифчика. Нахрена он нужен? И все эти платьица, колготки, каблуки.

Если они на людях, пусть Лиза лучше одевает брюки и свитеров побольше, а сверху ещё и его худи, чтобы никто даже не смотрел в её сторону, а уж тем более не придумывал там что-то такое. А вот когда только вдвоём, да ещё дома…

Больше всего ему нравилось, когда Лиза босиком, в коротких шортиках и футболке на голое тело, чуть свободной, не слишком обтягивающей, чтобы было легко запустить под неё ладонь, чтобы набухшие от возбуждения бугорки сосков рисовались под тонкой тканью не слишком рельефно, а просто угадывались. У него от этого крышу сносило – моментально. Даже сейчас, стоило лишь вспомнить. Но дело не только в сексе.

Ему и просто так всегда хотелось схватить её в охапку, притянуть к себе. И не важно, что она в этот момент делает: ржёт от щекотки, сердито вырывается, потому что считает, будто занята чем-то важным, замирает, закрывает глаза, подставляет губы, или сама нетерпеливо тянется, или просто сидит тихо, почти не двигаясь, приникнув доверчиво. Главное, сжимать её покрепче, дотрагиваться, пропускать между пальцами волосы, или зарываться в них лицом, жадно втягивать ни с чем не сравнимый запах и, словно идиот, мысленно твердить без перерыва, почти кричать «Моя. Моя. Моя».

Нет! Больше не «моя». Теперь – не «моя». Он понимает. Но как же невыносимо даже предполагать, что теперь может быть ещё чья-то, что кто-то другой… И ладно бы, если не знать, не видеть. А когда всё происходит на твоих глазах? И с кем…

Чёрт дёрнул Никиту развернуться к окну, посмотреть вниз. Вот зачем?

Ведь с того короткого разговора ни разу не пересеклись, словно что-то оберегало. И даже Алик, не сказать, что демонстративно сторонился, но не дёргал как обычно, не лез с нытьём, подколками и разговорами, никуда не тащил. Но, возможно, именно поэтому – чтобы однажды Никита увидел и сам всё уяснил.

Лиза стояла на улице перед зданием университета, недалеко от крыльца. А он уставился и глаз не мог отвести. Пялился жадно, хотя понимал, что будет только хуже, что лучше отвернуться, не дразнить себя, не бередить душу, не раздирать ещё сильнее рану, которая и так слишком глубокая и нестерпимо болит. И почти уговорил себя, но тут появился Алик. Не рядом, а тоже там внизу, на улице, подошёл к Лизе, обнял, наклонился к лицу, заговорил. И она… она ничего, ответила и даже не попыталась освободиться от Аликовой руки. Они так в обнимку и пошли, ну, наверное, к машине.

Подобное и раньше основательно бесило, хотя и не было особой причины. Никита же прекрасно знал, что Лиза Алику не нужна, а он ей и подавно, но сейчас…

Сейчас всё слишком изменилось. Вообще всё. И Пожарский вёл себя не как обычно – не как обычно с Лизой – а вот в остальном-то как раз, как всегда. И теперь у него все шансы, которые он не упустит. Уж слишком хорошо Никита был с ним знаком, поэтому прекрасно знал, что от него ожидать, знал причины и мотивы. И много ещё чего.

Ведь когда-то они и правда были друзьями. А потом…

Глава 35

Наверное, на месте Пожарского Никита просто набил бы себе морду, не жалея, не сдерживаясь, и никогда больше и близко не подошёл бы. Но Алик повёл себя до предела странно – наоборот. Вцепился и не отпускал. Даже когда свалил из дома, сам предложим пожить в его съёмной квартире, зная, что Никите теперь тоже негде. Не ютиться же в крошечной комнатке вместе с родителями.

Никита предпочитал не задумываться, почему так. Он ведь и сам не отказался, хотя мог спокойно устроиться в общаге – уж как-нибудь договорился бы. Но не стал, потащился за Аликом, и тоже хрен знает почему.

Чувствовал себя обязанным, виноватым? Выбрал себе в качестве наказания? Постоянно видеть рядом эту рожу, пользоваться щедро раздаваемыми благами, хранить скрываемые от всех остальных тайны, делить… Да что только не делить. Но так было и раньше. Только воспринималось по-другому.

А может, потому Алик и держал его поблизости, чтобы ни в коем случае не упустить момент, когда самому представится возможность отомстить – вот так же жёстко и безжалостно ударить. А Лиза…

При любых других обстоятельствах она бы ни за что, но сейчас, когда Никита её бросил, предал, променял на другую, да ещё внезапно и без видимой причины – запросто. Со злости, от отчаяния и от обиды. Лично он так бы и поступил. Вот и она. Но даже предполагать невыносимо, что там у них с Пожарским. А тот точно не упустит возможности: посочувствует, успокоит, пожалеет, поможет расслабиться и отвлечься.

Верхняя губа нервно задёргалась, и пришлось стиснуть зубы, сдерживать себя изо всех сил, чтобы упирающийся в стекло кулак не пошёл на размах. Толку-то от разбитого окна? И действительно уже давно пора отодвинуться от него, отвернуться, а не пялиться как приклеенному вниз. И не додумывать, что ещё не случилось. Нахрен!

Но никак не получалось. И кровь только сильнее закипала, стучала в висках. И оно само в голову лезло, представлялось, как ни отгоняй. Потому что много раз видел, потому что они друг друга особо и не стеснялись, бывало и в одной комнате с разными, и с одной.